Вред и польза от болота

Источник

Фраза «Петербург – город на болотах и топях» стала настолько расхожей, что мало кто задумывается, насколько она соответствует нынешним реалиям. А стоило бы: официально в нашем городе болот… нет. Ни одного. Да и неофициально практически тоже. Да что там в городе – в Ленинградской области нетронутые болота все наперечет… Сегодня наши болота остро нуждаются в пристальном внимании, охране и разумном использовании. Об этом призван напомнить и Всемирный день водно-болотных угодий, который ежегодно отмечается в феврале. Заведующий группой гидрологии болот Государственного гидрологического института Владимир БАТУЕВ рассказал в беседе с корреспондентом «СПб ведомостей», в каком состоянии сейчас находятся болота Петербурга и Ленинградской области и какая от них всем польза.

Большая часть болот, с размахом осушенных еще в советское время, сегодня заброшены.
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

– Владимир Иванович, когда мы говорим слово «болото», оно у нас нередко ассоциируется с какими-то застойными процессами, гиблым местом. А какое оно, болото, на самом деле?

– Для нас, болотоведов, это целый мир! Ведь река или озеро – тоже не просто вода. А болото это еще и живой организм, включающий в себя и реки, и ручьи, и внутриболотные озера, микроорганизмы, растения… Если вы на суходол посмотрите, то десять тысяч лет назад там как сосновый лес рос, так и растет, как он выглядел, так и выглядит. А болотная растительность поглощает углерод из атмосферы, который потом откладывается в виде торфа. Если взять колонку торфяной залежи и расшифровать ее в виде спорово-пыльцевых диаграмм, можно узнать ход климатических изменений за все эти десять тысяч лет.

– Кстати, о климате. Действительно ли осушение болот влияет на его изменения?

– Что такое климат? Это средние значения параметров атмосферы за длительный период (30 – 40 лет). В результате взаимодействия атмосферы и Мирового океана формируется круговорот воды в природе и определенный режим увлажненности территории. Осушение болот влияет на внутригодовое распределение стока воды. Например, в засушливые годы болота дополнительно подпитывали реки накопленными во влажные годы водными ресурсами. У осушенных болот уже нет такого ресурса.

А вот другой влияющий на климат фактор. Если мы понижаем сложившиеся естественным путем уровни болотных вод, то тем самым увеличиваем поступление в атмосферу метана и других парниковых газов. Нельзя исключать и выброса углерода в атмосферу при пожарах на торфяниках – мы выбрасываем за год то, что копилось веками! И нарушаем сложившийся газовый баланс в атмосфере, что может оказывать влияние на поступление солнечной энергии к Земле и на климат.

– Насколько мне известно, большинство болот до сих пор не числятся в Государственном водном реестре. Отчего так?

– Конечно, болота, согласно Водному кодексу РФ, это водный объект, и они тоже должны быть внесены туда. И дело даже не в том, что из выделенного перечня основных водных объектов болота в гидрологическом отношении наименее изучены. Просто до сих пор нет такого норматива, в какой форме и по каким критериям их туда заносить. Но это не отменяет их статуса – если в природе есть болото, то это водный объект. И если по нему собираются, например, дорогу прокладывать, собственник формально обязан внести его в водный реестр, чтобы затем по всем правилам оформить разрешение на водопользование. Но сначала нужно задать жесткие критерии – что есть болото как водный объект в данном регионе и каковы его границы.

– А почему именно собственник должен заниматься внесением в госреестр?

– Формально ведение госреестра – обязанность Росводресурсов, Росгидромет или лицензированная им организация лишь выдают запрашиваемые данные о водном объекте после специальных исследований. Но у нас не только болота, у нас около 90% рек и озер в стране не внесено в госреестр!.. Государство не может охватить исследованиями около двух десятков миллионов малых водных объектов, которые к тому же то появляются, то исчезают. Поэтому там числятся только средние и крупные объекты, а те, что поменьше, вносятся в реестр тогда, когда они включаются в хозяйственную деятельность.

– А в Петербурге и Ленинградской области есть болота, которые включены в этот реестр?

– Пока, насколько я знаю, официально ни одного… Первым, вероятно, будет Кондакопшинское, в течение этого года. Появился собственник, появилась заинтересованная общественность в Пушкине. Болотный массив вовлекается в границы по обустройству территории. Для внесения в реестр и минимизации негативного воздействия на болото и сопредельные земли необходимо получить его морфометрические параметры и гидрологические характеристики.

– А как же Юнтоловское или Сестрорецкое?

– Они тоже не входят, у них статус регионального природного заказника.

– Получается, что сегодня фраза «Петербург – город на болотах и топях» это уже некий миф?

– С точки зрения Государственного водного реестра – да. Замечу, что значительная часть болот в городской черте осушена для добычи торфа, под сельское хозяйство, лесомелиорацию и стала торфяниками, то есть там уже не идет торфообразовательный процесс. Эти торфяники, особенно в районе бывшего Шушарского болота, могут гореть в засушливое лето, что нам хорошо известно.

– А отсутствие наших болот в госреестре делает их уязвимыми? Их, например, могут отдать под строительство?

– Даже наличие болот в госреестре не делает их менее уязвимыми. Но позволяет соблюдать законные процедуры. Конечно, могут отдать подо что угодно, любой чиновник при отсутствии нормативов сам все решает. У нас не то что болото – любой водоем по 246-ФЗ «Об искусственных земельных участках, созданных на водных объектах…» могут отдать под строительство. Но соблюдение закона все-таки повышает степень открытости.

– А специалисты вашего института считали, много ли осталось болот в Петербурге и Ленобласти?

– Формально заболоченность на многих картах нанесена, но цифры очень разнятся. Почему так происходит. Существуют карты болотной растительности, вот и путают с тем, что она растет только на болотах, хотя это далеко не так. Границу болота, когда она еще и меняется, достаточно трудно определить. К тому же у разных ведомств разные требования к степени детализации по мощности торфа. Поэтому у нас до сих пор нет карты заболоченности территории. По нашим ориентировочным оценкам, сегодня Ленинградская область заболочена на 12%.

– Это много или мало?

– Если взять для сравнения Западную Сибирь, то заболоченность отдельных районов достигает там 80%. У нас болот достаточно много. Но в Ленинградской области большая их часть в той или иной степени затронута осушением. Причем в основном пик пришелся на советское время. У нас была мощнейшая торфяная промышленность, были огромные тресты, которые осушали болота по госпрограмме. Затем начался нефтяной бум, и объемы торфодобычи стали постепенно снижаться. И к 1993 году, например, добывали уже менее 3 миллионов тонн торфа. Но болота осушались с размахом, на будущее и не только под торфоразработки, но и под сельское хозяйство и строительство, особенно вблизи урбанизированных территорий. Сегодня значительная их часть заброшена.

– И к чему это привело?

– Где как. Вот простой пример – река Тосна. Раньше знакомый дед, бывало, чуть ли не все лето сидел в лодке и рыбу ловил возле дачи. Потом болота в верховьях осушили, весной талые воды моментально стекают в реку, затапливая дачные огороды. А летом она такая мелкая, что ее можно в сандалиях перейти. Потом у нас родники подсыхают, зоны разгрузки мы «облагородили». Меньше воды стало для подпитки петербургских фонтанов. Огромные площади осушенных болот по-прежнему несут потенциальную опасность пожаров и, как следствие, значительного выброса в атмосферу угарных газов.

– А сегодня болота продолжают осушать?

– Практически нет, за редким исключением в городской черте. Под сельскохозяйственные угодья болота и так уже осушены, заброшены, ничего там не развивается. Единственное, на этих заброшенных полях людям дали землю под дачные участки. И сегодня они своими силами пытаются как-то доосушать болота.

Кстати, в Западной Европе извели практически все болота, а теперь их восстанавливают. В Белоруссии недавно приняли большой проект по восстановлению торфяников. А у нас пока, наоборот, вялотекущая борьба с болотами продолжается…

– А почему наши торфяники повторно не заболачивают? Неужели нет такой необходимости, несмотря на ежегодные пожары?

– Так или иначе, они заболачиваются в силу превышения величины осадков над испарением, но происходит это медленно. Зарождаются болота очень долго. К примеру, те, которые есть на нашей территории, в основном «молодые», им по 10 – 12 тысяч лет. А искусственного процесса не существует – необходимо лишь поддерживать соответствующий водный баланс пару-тройку веков, дождаться зрелой фазы развития, а там оно пойдет – если климат не переменится.

Конечно, мы могли бы помочь природе залечить раны и в какой-то степени исправить свои ошибки. Дело ведь не в том, что мы их осушали, а в том, что осушали слишком много и зачастую бесцельно – на будущее. А потом еще и оставили бесхозными. Несомненно, надо восстановить болота в наиболее вопиющих случаях: привести самые опасные торфяники в пожаробезопасное состояние, восстановить благоприятный гидрологический режим на ряде малых водотоков вблизи урбанизированной территории, реанимировать зоны питания родников, используемых населением, где болота обеспечивали равномерность притока и качества воды. В других случаях, наоборот, необходимо поддерживать оптимальный уровень грунтовых вод, реанимируя зарастающую осушительную сеть.

– На государственном уровне уже были попытки решить вопрос с торфяниками. В 2010 году правительство вознамерилось начать повторное заболачивание территорий – в связи с масштабными пожарами. Было подписано и соглашение о совместном русско-немецком проекте. Что-то сделали в результате?

– Да, шумели много, пока дым не выветрился. На государственном уровне эти вопросы не решаются не только в нашем регионе, но и в других областях с относительно высокой заболоченностью территории. В Московской области в связи с высокой задымленностью воздушной среды от летних пожаров 2010 года была частично реализована программа по обводнению торфяников. Но, на мой взгляд, сделано это было крайне нерационально и малоэффекти