Людовик филипп отказался от престола в пользу своего малолетнего внука
Я пишу о людях, чей образ отражен в искусстве. Эта статья – о последнем короле Франции Луи-Филиппе Орлеанском, прозванном королем-гражданином, королем-буржуа, а также королем-грушей. Беспощадная сатира пригвоздила его к доске истории именно в этом его последнем облике, придав и его правлению, и личности самого Луи-Филиппа оттенок комичности, хотя и время, и король были весьма серьезны и достаточно суровы.
Оноре Домье по рисунку Шарля Филипона. Карикатура на Луи-Филиппа
Луи-Филипп стал королем, в общем-то, довольно случайно. Будучи герцогом Орлеанским, он принадлежал к династии Бурбонов и оказался ближе всех к трону потому, что так сложились династические связи, перипетии французской политики и также потому, что Луи-Филипп скрыл одно милое обстоятельство (об этом чуть ниже).
Во времена Великой революции молодой герцог пылко принял ее идеи, храбро сражался за них и вместе с отцом отказался от титула, приняв фамилию Егалите, то есть Равенство. Как видим, в молодости он в гробу видал монархию с ее аристократией, был истым либералом и даже в кошмарном бреду не мог бы себе представить, что на склоне лет воссядет на королевский трон.
Карикатура на Луи-Филиппа
Уехав из буйного Парижа, гражданин Егалите поселился в Швейцарии, работал учителем, но держал руку на пульсе европейских дел. С Бурбонами, с которыми он как бы рассорился, Луи-Филипп снова примирился на фоне испанских событий. И тогда, в 1809 году, стал даже подумывать об испанском троне, но не срослось.
Зато во Франции восстановилась монархия, и король Людовик XVIII призвал его ко двору, вернул имения и состояние, в результате чего Луи-Филипп весьма разбогател в то время. Он жил при этом как частное лицо, не скрывал своих буржуазных взглядов, на власть не претендовал.
Карикатура на Луи-Филиппа
Когда после Людовика XVIII на престол взошел Карл Х, он проявил к Луи-Филиппу большую приязнь и вернул ему звание королевского высочества. На сём гражданин Егалите закончился.
Меж тем в 1830 году в Париже вновь начались революционные волнения. Карл Х в это время отсутствовал в столице, как и Луи-Филипп, которого Тьери и Лафайет в своих интересах хотели видеть королем. Видя такие настроения, Луи-Филипп вернулся в Париж. При поддержке влиятельных друзей он стал “наместником королевства”. Король же, не будь дурак, не стал возвращаться в Париж, а написал Луи-Филиппу письмо, где отрекался от престола в пользу своего внука, а его самого назначал регентом.
Оноре Домье “Гаргантюа”. Карикатура на Луи-Филиппа
И вот тут об одном милом обстоятельстве, о котором я упоминала в самом начале. Луи-Филипп выступил в палате представителей, привел слова короля об отречении, но ничего не сказал о том, что тот передал трон внуку. Депутаты решили, что место вакантно и захотели (не без влияния Тьери) видеть королем Луи-Филиппа, считая его другом свободы, равенства и братства. И тот с достойным видом принял корону. Его сразу прозвали королем-гражданином.
Однако Луи-Филипп не проявил особого демократизма при своем правлении. Он раздавал должности кому попало, как политик был не силен, главное, что его волновало – деньги. Его слова, сказанные народу: “обогащайтесь!”, стали символом эпохи. Сам он богател, как на дрожжах. Тут народ прозвал его королем-буржуа.
Франц Ксавер Винтерхальтер “Король Луи-Филипп”
Правительство Луи-Филиппа тоже обогащалось, как умело, то есть через коррупцию. С этим пытались бороться, но безуспешно. Вскоре Луи-Филипп стал всех дико раздражать. Чтобы поднять свою популярность, он решил захватить Алжир и ввязался в эту войну, породив тем самым огромные проблемы для Франции, аукающиеся до сих пор.
Больше всего он боялся очередной революции и поддерживал карательные методы борьбы с оппозицией. Меж тем его противники несколько раз устраивали на него покушения, но безуспешно. Один раз пуля буквально в нескольких сантиметрах пролетела мимо его головы.
Орас Верне “Луи Филипп и герцог Орлеанский в Версале”
Однако победил Луи-Филиппа карикатурист. Художник журнала “Карикатура” и газеты “Шаривари” Шарль Филипон чуть ли не в каждом номере этих изданий публиковал карикатуры на короля, изображая его в виде груши. Его привлекли к суду за систематические оскорбления величества.
На суде Филипон заявил, что сходство короля и груши очевидный факт, который он просто констатирует и в доказательство нарисовал знаменитую серию, в которой показал, как лицо короля постепенно превращается в грушу. Суд оштрафовал издание и обязал напечатать опровержение, что и было сделано. Но – в форме груши! Соль была еще и в том, что слово “la poire” (груша) означает во французском языке также “глупец, простак”. Прозвище “король-груша” намертво прилепилось к Луи-Филиппу.
В 1848 году в Париже началась очередная революция. Народ требовал голову короля, строил баррикады. Обычные методы подавления не сработали. Умудренный опытом Луи-Филипп под покровом ночи уехал в Англию, выписав себе паспорт на имя Уильяма Смита. Уже из Лондона он подписал указ об отречении в пользу внука.
Но никакого внука Франция уже не хотела. С 1848 года она вновь стала республикой, потом был короткий возврат к монархии (вторая империя), после чего страна утвердилась в республиканском варианте правления.
Почитайте еще на моем канале:
Первый исследователь Камчатки: что выявил в неизведанном ранее краю Степан Крашенинников
Гай Цильний Меценат: почему имя этого человека стало нарицательным
На канале мужа:
Удивительные фотографии Барбары Коул: эти девушки как будто написаны кистью художника
В среду — бал у графа Закревского для государя и цесаревича и бал-маскарад в Дворянском собрании, на который они тоже явились.
В четверг — домашний спектакль и бал для царской фамилии у графа Клейнмихеля. В пятницу — маленький бал для избранных, в собственных комнатах государя, т. е. перед его кабинетом. В субботу — бал у князя Юсупова и снова маскарад-аллегри в Большом театре.
Наконец в воскресенье 22 февраля folle journee у наследника цесаревича; кроме того, во всю неделю: катанье с гор в Таврическом, утренние и вечерние спектакли во всех театрах, балаганы, блины…
Перечисляю все это подробно в доказательство, как мало Петербург предчувствовал, — можно сказать, уже почти накануне, — страшную политическую грозу, которая должна была разразиться надо всей Европой (я вслед за сим буду о ней говорить) и которая в совокупности с жестоким вторжением холеры в северную столицу надолго погасила все праздничные огни и повергла умы в самое тревожное волнение.
* * *
На большом бале 15 февраля в Зимнем дворце случилось трагическое происшествие. Старый адмирал Папахристо, командовавший в 1828 году кораблем[177], на котором совершился памятный по своим опасностям переезд государя из Одессы в Варну[178], следственно, лицо некоторым образом историческое, после ужина почувствовал себя не совсем хорошо и пошел отдохнуть на главную гауптвахту; но там ему сделалось еще хуже, и его перенесли в комнату швейцара половины наследника, где, несмотря на немедленную врачебную помощь и кровопускание, он внезапно умер. Таким образом, из дворца вывезли уже бездыханный труп — еще с конфетами в кармане, которые Папахристо взял за ужином для своих внучат.
XVII
1848 год
Французская революция — Первые известия об отречении Людовика-Филиппа от престола — Мнение императора Николая о французских событиях — Состояние общества — Вопрос о приобретении крестьянами недвижимых имуществ — Князь Паскевич — Манифест, написанный императором Николаем — Толки в народе — Выступление первых русских войск на Запад — Окончание занятий М. Корфа с великим князем Константином Николаевичем — Учреждение негласного Цензурного Комитета — Рассказы императора о Лицее и А. С. Пушкине — Трио: «Спаси, Господи, люди твоя» — Утреня и обедня во дворце в Светлое Воскресенье — Мнение императора Николая о русской литературе — Открытие Пассажа — Холера — Обер-священник Музовский — Бракосочетание великого князя Константина Николаевича — Сон государя — Фанни Эльслер — Похороны адмирала Моллера и князя Долгорукого — Кончина графа Левашова — Граф Закревский и назначение его Московским генерал-губернатором — Отречение австрийского императора — Награда Виндишгрецу и Иеллашичу
21 февраля, в субботу той же Масленицы и в годовщину кончины князя Васильчикова, к панихиде, совершавшейся в домовой его церкви, собралось почти столько же людей, сколько бывало на панихидах погребальных. Но при богослужении слух всех присутствовавших обращен был к словам лица, редко занимавшего собой общее внимание, именно престарелого статс-секретаря Лонгинова. Он приехал прямо от императрицы, которой докладывал по делам ее учебных заведений, и от него первого мы узнали о телеграфической депеше из Варшавы, принесшей весть, что после беспокойств в Париже, уже известных нам по журналам, король Людовик-Филипп отказался от престола в пользу своего малолетнего внука, графа Парижского, с назначением регентства в лице матери последнего, вдовствовавшей герцогини Орлеанской. Отсюда известие это разнеслось по городу, естественно, с быстротой молнии; но никто не предугадывал, что так уже близка и окончательная, ужасная развязка или, лучше сказать, что так близко начало грозной развязки.
— Вы увидите, что через два месяца они (французы) будут иметь полную революцию, — говорил всем великий князь Михаил Павлович и ошибся — двумя месяцами!
Между тем, в то же самое утро один из приятелей моих, генерал Александр Дюгомель, незадолго перед сим назначенный в свиту его величества и получивший поручение ехать в Копенгаген для принесения поздравлений новому королю со вступлением его на престол, явился откланяться к наследнику цесаревичу.
— Нет, — сказал ему цесаревич, — вы уже не поедете; государь считает нужным, чтобы в настоящих обстоятельствах военные оставались все здесь, и приказал графу Нессельроде послать в Копенгаген вместо вас кого-нибудь из чиновников его ведомства[179].
21 февраля прошло без дальнейших известий. Телеграф молчал, а иностранная почта не привезла никаких французских газет; в берлинских же рассказ о случившемся в Париже останавливался на той минуте, когда Людовик-Филипп призвал к себе графа Моле для образования нового министерства, вместо министерства Гизо.
* * *
22 февраля, в заключительное воскресенье Масленицы, бал назначен был, как я уже говорил, у наследника цесаревича. Танцующие званы были к 2 часам перед обедом, а в 9 часов вечера должны были присоединиться к ним и прочие приглашенные. В 5 часов в залу, где шли танцы, вдруг входит государь с бумагами в руке, произнося какие-то невнятные для слушателей восклицания о перевороте во Франции, о бегстве короля из Парижа и т. п.
Сперва царская фамилия, а потом, мало-помалу, и все присутствовавшие устремились за государем в кабинет наследника. Здесь государь громко прочел депешу, полученную от посланника нашего в Берлине, барона Мейендорфа, а вслед за тем заставил принца Александра Гессенского (брата цесаревны) прочесть, так же громко, чрезвычайное прибавление к Берлинской газете, присланное при этой депеше. В последней было сказано, что из Парижа нет ни газет, ни писем, но что приехавший оттуда в Брюссель путешественник сообщил вести, которые находящийся в этом городе прусский поверенный в делах передал своему двору, а Мейендорф спешит представить государю с особой эстафетой.
Во Франции была республика…
* * *
Вечером, когда и мы все собрались на бал, к которому государь вышел гораздо позднее, первые, кто попались ему на глаза, были стоявшие вместе князь Меншиков, наш посланник в Вене, граф Медем и я.
— Что вы об этом скажете, — сказал он, обращаясь преимущественно к Медему, — вот, наконец, комедия сыграна и кончена, и бездельник свергнут. Вот скоро восемнадцать лет, что меня называют глупцом, когда я говорю, что его преступление будет наказано еще на этом свете, и однако ж мои предсказания уже исполнились; и поделом ему, прекрасно, бесподобно! Он выходит в ту же самую дверь, в которую вошел…
Государь продолжал еще говорить несколько времени в этом тоне и, как я слышал после от других, повторял то же самое в разных концах залы, приветствуя особенно милостиво командиров гвардейских полков, но прибавляя, что «дает слово, что за этих бездельников французов не будет пролито ни одной капли русской крови».
Далее государь говорил нам, как любопытно бы знать, что скажет обо всем случившемся Англия и как желательно было бы, чтоб французы, в минутном неистовстве своем, тотчас устремились на Рейн.
— Тогда, — сказал он, — немцы воспротивятся им из национальной гордости, а не то, если французы завяжут дело у себя и дадут немцам опомниться, то коммунисты и радикалы между последними легко могут, пожалуй, затеять что-нибудь подобное и у себя.
Наследник цесаревич, подойдя к нашей группе, со своей стороны заметил, что если, вообще, нечего много жалеть Людовика-Филиппа, то важен тут принцип и отвратителен тот вандализм, с которым французы посягнули на истребление королевских дворцов, галерей и проч.
Великий князь Константин Николаевич был весь исполнен воинской отваги и говорил, что мы себя не выдадим! Во время танцев он, оставляя их, в несколько приемов подбегал ко мне потолковать о происшедшем; причем, по обыкновению, восхваляема была им допетровская Русь, где, говорил он, мы были так отдалены от Европы и так исполнены преданности и религиозности, что подобное событие прошло бы для нас совсем незаметным.
Бурбоны были младшим ответвлением рода Капетингов, окончательно сменивших Каролингов на французском престоле еще в 987 году. В то время они именовались Робертинами, по первому известному предку Роберту Сильному, графу Парижа, Анжу и Блуа, погибшему в войне с норманнами в 866 году. Происхождение его самого во французской литературе считается неизвестным, хотя в немецкой с 1930-х годов утвердилась версия о том, что он бьы выходцем с берегов Рейна, младшим сыном в роду графов Верхнего Рейна и Вормсгау, основатель которого Руперт I впервые упоминается в 733 году. Так или иначе, Капетинги были старейшей королевской династией Европы. Свое имя они получили от прозвища “Капет”, данного правнуку Роберта Сильного королю Гуго I (987-996) уже потомками, из-за того, что он носил мантию светского священника, которая называлась “капа”. Когда французские революционеры, свергнув Людовика XVI, будут судить его как простого гражданина, они дадут ему именно фамилию Капет. Пришедшие к власти в результате переворота, Робертины не находились в отношениях свойства с предшественниками; с уверенностью можно сказать, что кровь Карла Великого стала течь в жилах королей Капетингской династии лишь начиная с Филиппа II Августа (1180-1223) благодаря его прапрабабке, принцессе из старого Фландрского дома. Зато экстравагантный шаг короля Генриха I (1031-1060), взявшего себе в жены с другого конца Европы киевскую княжну Анну Ярославну, привел к тому, что все последующие французские короли стали прямыми потомками Ярослава Мудрого, а среди германских королевских имен впервые появилось и затем стало распространенным греческое имя Филипп. Род ветвился, выделяя династии для других французских земель, а затем и для иностранных государств. Бургундским герцогством Робертины завладели еще в Х веке, благодаря брачному союзу с пресекшимся местным домом. Младший брат Генриха I Роберт основал в 1032 году первую бургундскую династию капетингского происхождения, пресекшуюся в 1361 году; ее сменила вторая династия (1363-1477), основанная французским принцем Филиппом Смелым, сыном короля Иоанна II, и давшая Бургундии ее самых блестящих герцогов, прибравших к рукам с помощью удачных брачных союзов все богатые земли Нидерландов. В герцогстве Бретань также с 1213 по 1488 годы правили герцоги капетингского происхождения, потомки сына Людовика VI Толстого (1108-1137) Роберта, графа Дрё. От другого сына Людовика VI, Пьера, пошел дом Куртенэ, который в 1217-1261 годах дал созданной крестоносцами Латинской империи трех константинопольских императоров – недаром же активнейшими участниками крестовых походов были именно французские рыцари.
Особое международное значение придала роду Капетингов деятельность его Анжуйской ветви, основанной сыном Людовика VIII Карлом Анжуйским. Овладев в 1265 году в результате удачного завоевательного похода Неаполитанским королевством, он основал династию, обладавшую неаполитанским троном до 1435 года. Сын Карла I, Карл II, вступил в брак с венгерской принцессой Марией, и в 1308 году Анжу-Капетинги сменяют на венгерском троне угасшую национальную династию Арпадов. В 1370 году король Венгрии Лайош (Людовик) I Великий в качестве сына сестры последнего польского короля из династии Пястов Казимира III объединяет в династической унии венгерское и польское королевства. Но уния длилась недолго; после смерти в 1382 году Людовика, не имевшего сыновей, дочери передали свои престолы мужьям: наследница Венгрии Мария – Сигизмунду Люксембургу, будущему императору, наследница Польши Ядвига – литовскому великому князю Ягайле из рода Гедиминовичей.
Наконец, соседнее с Францией испанское королевство Наварра находилось под властью Капетингов с 1284 года, благодаря браку наваррской королевы Жанны с французским королем Филиппом IV Красивым (1285-1314). После смерти Филиппа и всех его сыновей Наваррское королевство перешло к потомству брата “железного короля”, Людовика, графа Эврё, сын которого Филипп д’Эврё женился на внучке Филиппа IV, наследнице Наварры. Дом Эврё правил в Наварре с 1328 по 1441 годы. Затем Капетинги появятся вновь на троне Наваррского королевства (к тому времени лишившегося большей части своих земель, отнятых в 1512 году Испанией) уже в 1555 году, когда принц Антуан Бурбон разделит этот престол со своей супругой, наваррской королевой Жанной д’Альбре. При королях Бурбонах неразделимой частью титулатуры французских монархов становятся слова “король Франции и Наварры”. Многовековое правление Капетингов в дореволюционной Франции принято делить на периоды трех династий: старших Капетингов (987-1328), Валуа (1328-1589) и Бурбонов (1589-1792). Стыки между этими периодами ознаменовались крупными династическими кризисами.
Переход короны в 1328 году, может быть, не был бы воспринят как начало новой династии (новый король был двоюродным братом покойного), если бы не был связан с решением принципиального вопроса, допустимо ли передавать престол через женщин. Дочь Филиппа IV Изабелла была английской королевой, матерью короля Эдуарда III, и именно к нему, в его дом Плантагенетов, должна была перейти французская корона, если бы на этот вопрос был дан положительный ответ. Англо-французские разногласия вылились в Столетнюю войну 1337-1453 годов. Именно при Валуа кристаллизуется французское династическое право, жестко регламентирующее нормы престолонаследия. Прежде всего, для него характерен так называемый “салический принцип” – абсолютное исключение женщин из числа возможных наследников. Эта важная особенность отличала Капетингов от других крупных европейских династий; она гарантировала Францию от перехода трона к династиям иностранного происхождения. Во Франции не могло быть ни правящих королев с принцами-консортами, ни передачи короны через женщин – зятьям, внукам, племянникам. Столь же решительно исключалось наследование трона незаконными детьми или их потомством (что допускалось, например, во всех пиренейских государствах). Даже могущественный Людовик XIV не мог поколебать это правило в пользу своих бастардов. Трон передавался законным прямым наследникам (сыну, внуку, правнуку), при отсутствии таковых – следующему по старшинству брату или его наследникам; наконец, при угасании целой ветви – старшему представителю следующей по близости к основному стволу рода капетингской ветви. Наконец, король не мог приблизить восшествие на трон своего преемника – отречение от престола не допускалось.
Новым испытаниям “салический принцип” подвергся в XVI веке в непредвиденной обстановке, созданной Реформацией. Наследником престола в 1589 году, ввиду пресечения всех старших ветвей рода, оказался гугенот Генрих Бурбон, король Наварры. Но мог ли быть французским королем еретик?
Против этого решительно выступала Католическая лига. Престол пытались в обход Генриха передать следующему по старшинству претенденту, его дяде кардиналу Карлу Бурбону (которого стали именовать Карлом X), но дядя попал в плен к племяннику и скоро умер. Между тем всеевропейский защитник католицизма испанский король Филипп II предлагал своим французским союзникам вообще отказаться от “салического принципа”, передав престол его дочери от брака с французской принцессой. Этот запутанный узел развязал сам Генрих Наваррский, перейдя в 1593 году в католичество, и признанный после этого всеми своими подданными королем Генрихом IV (1589-1610), первым королем Бурбоном. Бурбонская ветвь отделилась от основного ствола рода еще в XIII веке. Ее родоначальником был младший сын короля Людовика IX Святого (1226- 1270) Роберт, граф Клермонский. Это была последняя ветвь, имевшая право на наследование: утвердилось мнение, что королем Франции должен быть прямой потомок Людовика Святого, небесного патрона династии, и потомки отделившихся ранее ветвей Капетингов (например, Куртенэ) принцами крови не считались.
В Испании Бурбоны утвердились в 1700 году, когда после пресечения там дома Габсбургов Людовику XIV, который был женат на испанской принцессе, удалось возвести на освободившийся трон своего младшего внука под именем Филипп V (1700-1746). Следствием этой акции была тяжелая война за испанское наследство между союзными Францией и Испанией и коалицией европейских держав, поддерживавшей претендента из австрийской ветви Габсбургов. В конечном счете, по Утрехтскому миру 1713 года, Филипп V был признан испанским королем (его соперник к тому времени стал императором Карлом VI), но за это должен был отказаться от права на наследование французского престола за себя и всех своих потомков. Такая перспектива была тогда вполне реальной: скончались сын и старший внук Людовика XIV, наследником престола был его трехлетний правнук, и в случае его смерти в детском возрасте трон должен был достаться второму внуку престарелого монарха, т. е. испанскому королю. Чтобы избежать неприемлемой для Европы франко- испанской унии, Бурбонам пришлось принести в. жертву свои династические принципы, не допускавшие отречения монарха или наследника престола. Впрочем, приводить этот пункт договора в действие не пришлось: малолетний принц вырос, стал королем Людовиком XV (1715-1774) и продолжил французскую династию.
Семья испанских Бурбонов быстро разрослась. Благодаря своей активной итальянской политике и помощи Франции, Испании удалось обеспечить двух младших сыновей Филиппа V престолами в Италии. В результате новой европейской войны 1733-1735 годов император Карл VI отказался от доставшегося ему после войны за испанское наследство Неаполя и приобретенной после того Сицилии; был восстановлен после двухсотлетнего перерыва государственный суверенитет Неаполитанского королевства, и его королем стал испанский инфант Карл, до того герцог Пармский (он был сыном пармской принцессы Изабеллы Фарнезе, второй жены Филиппа V). Парма была отдана в качестве компенсации Австрии, но в 1748 году, после новой войны, вернулась под власть Бурбонов; на герцогский трон вступил младший брат Карла Неаполитанского и зять Людовика XV инфант Филипп, родоначальник пармской ветви Бурбонов. В 1759 году, после смерти бездетного старшего брата, Фердинанда VI (сына Филиппа V от первой жены), Карл перешел из Неаполя на испанский трон, став королем Карлом III (1759-1788); в Испании он, как до того в Неаполе, проводил реформы в духе “просвещенного абсолютизма”. Неаполитанская корона была возложена на его младшего сына Фердинанда IV, а старший сын Карл поехал с отцом в Мадрид, где и наследовал ему под именем Карла IV. Так от испанской ветви Бурбонов, вслед за пармской, отделилась еще и неаполитанская.
После отречения испанских Бурбонов от прав на французский трон ближайшей бурбонской ветвью, представитель которой мог бы стать королем Франции в случае пресечения потомства Людовика XV (что, впрочем, в 1789 году представлялось весьма маловероятным), оказалась линия Бурбон-Орлеанов, восходившая к младшему брату Людовика XIV Филиппу, герцогу Орлеанскому. Его сын Филипп в 1715-1723 годах. был регентом королевства при малолетнем Людовике XV. Заботившийся о судьбе своих бастардов Людовик XIV “унизил” племянника, навязав ему брак со своей побочной дочерью Франсуазой Марией. Возглавляющий Орлеанский дом в 1789 году герцог Луи Филипп, правнук регента, родолжает эту традицию: он женат на Луизе Марии Аделаиде де Пентьевр, внучке незаконного сына “Короля – солнца”. Герцог заигрывает с либеральной оппозицией, и логика этой poли заведет его далеко: после низвержения монархии в 1792 году он, разведясь женой, примет фамилию “Эгалите” (“Равенство”) и, став депутатом Конвента, проголосует за казнь бывшего короля. Это ему не поможет: через девять месяцев после Людовика он тоже окончит жизнь под ножом гильотины. Тогда еще никто не мог бы сказать, что сын незадачливого “гражданина Эгалите” все-таки станет королем Луи Филиппом I, и не по династическому праву, а в результате новой, Июльской революции 1830 года.
Другой боковой линией бурбонского дома, выделившейся еще в XVI веке (она происходила от дяди Генриха IV Людовика Конде), бьыа линия Конде-Конти, разделившаяся на эти две ветви в середине XVII веке. Последний принц Конти умрет без законного потомства в 1814 году. Три принца Конде – дед, отец и внук (Луи Жозеф, Луи Анри Жозеф и Луи Антуан Жозеф) – сразу после взятия Бастилии уедут из Франции и будут воевать против революции в созданной ими армии дворян – эмигрантов. Их дом окажется обреченным на вымирание, когда по приказу Наполеона в 1804 году будет схвачен и затем расстрелян младший Конде, герцог Луи Антуан Энгиенский. В 1830 году, после трагической гибели отца казненного герцога (его найдут повесившимся), ветвь Бурбон-Конде пресечется.
Людовик XVI – Карл IV – Фердинанд IV… Они очень схожи между собой, эти три короля Бурбона, и в психическом, и даже в физическом отношении. Высокие, массивные, очень сильные (дети двух сестер, саксонских принцесс, они приходятся правнуками королю-курфюрсту Августу Сильному, недаром носившему такое прозвище), они любят механические ремесла и грубые развлечения. Два брата и их французский кузен выглядят “простецами” перед своими утонченными и образованными предшественниками: Людовик XVI перед дедом, Людовиком XV, Карл и Фердинанд – перед их отцом Карлом III. Люди одного поколения, рожденные в середине века, они уже инстинктивно чувствуют опасность просветительских идей, склонны к консерватизму и набожности. Они добродетельны в семейной жизни, не держат любовниц (психологически понятная реакция на фривольный образ жизни просвещенной и вольнодумной аристократии), любят своих жен и дают им собой распоряжаться. К несчастью, всем троим достались очень капризные и недалекие супруги (Людовик и Фердинад женаты на родных сестрах, австрийских принцессах Марии Антуанетте и Марии Каролине, Карл – на своей кузине Марии Луизе Пармской). Неспособные и слабовольные, не любившие умственной работы, три короля не могли предложить своим странам никакой ясной программы действий.