Купите несколько журналов в пользу детей

……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..

– Как это вам, Филипп Филиппович, удалось подманить такого нервного пса?
– Лаской, лаской. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом.

– Террором ничего поделать нельзя. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать.
Они думают, что террор им поможет. Нет, нет, не поможет.
Какой бы он ни был – белый, красный, даже коричневый.

– Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
– Прошу вас.
– Здравствуйте, профессор.
– Сколько вам лет, сударыня?
– О, профессор… Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
– Лет, я вам говорю, сколько?
– Честное слово… Ну, 45.
– Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
– Я вам как одному, как светиле науки.
– Сколько вам лет, сударыня?
– Это просто ужасно. 51.

– Похабная квартирка. Но до чего хорошо. А на какого чёрта я ему понадобился?
Неужели же жить оставит? Вот чудак. Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ахнуть.

– А сову эту мы разъясним.

– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
– Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь.
А во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.

– Во-первых, мы не господа.
– Во-первых, вы мужчина или женщина?
– Какая разница, товарищ?
– Я женщина.

– Мы – новое домоуправление нашего дома. Я – Швондер, она – Вяземская.
Товарищ Пеструхин и товарищ Жаровкин.
– Скажите, это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
– Нас.
– Боже, пропал дом. Что будет с паровым отоплением?
– Вы издеваетесь, профессор?
– Да какое там из…

– Мы к вам, профессор, вот по какому делу. Мы, управление нашего дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
– Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.

– И где же я должен принимать пищу?
– В спальне.

– Это какой-то позор…

– Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу…
– Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?

– …Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей Германии.
– По полтиннику штука.
– Нет, не возьму.
– Но почему вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– А, полтинника жалко?
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.

– Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом вас следовало бы арестовать.
– За что?
– А вы не любите пролетариат.

– Не скажите, Филипп Филиппович все утверждают, что новая очень приличная, 30 градусов.
– А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых.
– А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули.
– Вы можете сказать, что им придёт в голову?
– Всё что угодно.

– Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики.
Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.

– Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть надо уметь.
А представьте себе, что большинство людей есть вовсе не умеют.
Нужно не только знать, что есть, но и когда, как, и что при этом говорить.
А если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет:
…не говорите за обедом о большевизме и о медицине.

– И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
– Да ведь других нет.
– Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике.
И что же вы думаете?
Те мои пациенты, которых я заставлял читать “Правду” теряли в весе.
Мало этого, пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.

– Опять общее собрание сделали.
– Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу.
Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.

– А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой?
Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы?
Да её вовсе не существует, доктор. Что вы подразумеваете под этим словом?
А это вот что. Когда я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер
начну в квартире петь хором – у меня настанет разруха.

– Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза
и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна – в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах.

– Контрреволюционные вещи говорите, Филипп Филиппович.
– А, ничего опасного. Никакой контрреволюции.
Кстати, вот ещё слово, которое я совершенно не выношу.
Абсолютно неизвестно – что под ним скрывается? Чёрт знает что.

– Мерси. Я вам сегодня вечером не нужен, Филипп Филиппович?
– Нет, благодарю вас. Мы сегодня ничего делать не будем.
Во-первых, кролик издох. А, во-вторых, в Большом “Аида”.
А я давно не слышал, помните дуэт? Ко второму акту поеду.

– Как это вы успеваете, Филипп Филиппович?
– Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
Я за разделение труда, доктор. В Большом пусть поют, я буду оперировать.
И очень хорошо. И никаких разрух.

– Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц. Инкогнито.
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда, спрашивается?

– Ошейник – всё равно что портфель. Я вытащил самый главный собачий билет.

– Профессия – игра на балалайке по трактирам.
Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной “Стоп-сигнал”.

– Значит, Тимофеевна, вы желаете озвездить свою двойню?
– Да мне бы имена им дать.
– Ну что ж, я предлагаю такие имена: …Баррикада, Бебелина, Пестелина…
– Нет, нет, нет. Нет. Лучше назовём их просто: Клара и Роза.
В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи.

– Профессор, на наших глазах происходит чудо.
– А вы знаете, что такое “абырвалг”? Это… ГЛАВРЫБА, коллега, только наоборот.
Это ГЛАВРЫБА.

– В очередь, сукины дети, в очередь!

– Примус. Признание Америки. МОСКВОШВЕЯ. Примус.
Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.

– Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха?
– Чего я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий – все в лаковых.

– А, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы понимаем-с!
Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15-ти комнат с ванными не жили.
Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право.

– Пальцами блох ловить! Пальцами! Не понимаю: откуда вы их только берёте?
– Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня любят.

– ДокУмент, Филипп Филиппыч, мне надо.
– ДокУмент? Черт… А может… как нибудь…
– Это уж, извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком…
– Но при чём тут домком?
– Как это при чём? Встречают, спрашивают – когда же ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?

– Довольно обидные ваши слова.

– Ну и что же он говорит, этот ваш прелестный домком?
– Вы его напрасно прелестным ругаете. Он интересы защищает.
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи. Трудового элемента.
– Вы что же, труженик?
– Да уж известно – не нэпман.

– Ну что же ему нужно в защиту ваших революционных интересов?
– Известно что – прописать меня.
Они говорят, где это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве.

– Но позвольте узнать, как же я вас пропишу? У вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
– Пропечатал в газете и шабаш.
– И как же вам угодно именоваться?
– Полиграф Полиграфович.

– А фамилию, позвольте узнать?
– Фамилию? Я согласен наследственную принять.
– А именно?
– Шариков.

– Бить будете, папаша?
– Идиот.

– Ты что это, леший, её по всей квартире гоняешь! Набирай вон в миску.
– Да что в миску, она в парадное вылезет.
– Ой, дурак. Дурак.

– До чего вредное животное.
– Это кого вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
– Кота я имею в виду. Такая сволочь.

– Я водочки выпью.
– А не будет Вам?

– Вот всё у вас, как на параде. Салфетку – туда, галстук – сюда.
Да “извините”, да “пожалуйста-мерси”. А так, чтобы по-настоящему. – это нет.
Мучаете сами себя, как при царском режиме.
– А как это “по-настоящему”, позвольте осведомиться?
– Желаю, чтобы все.

– Эту, как ее, переписку Энгельса с этим, как его, дьявол… с Каутским.
– Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
– Да не согласен я.
– Что, с Энгельсом или с Каутским?
– С обоими.

– Да, и что Вы можете со своей стороны предложить?
– Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то.
Голова пухнет! Взять всё, да и поделить.

– Кто убил кошку мадам Поласухер, кто?
– Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице.
– Да она меня по морде хлопнула! У меня не казённая морда!
– Потому что вы её за грудь ущипнули!

– Доктор, ради Бога, съездите с ним в цирк. Только посмотрите в программе – котов нету?
– И как такую сволочь в цирк допускают?

– Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.

– Однако не следует думать, что здесь какое-то колдовство или чудо.
Ничего подобного! Ибо чудес не бывает. Как это доказал наш профессор Преображенский.
Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.

– Я не господин. Господа все в Париже.

– Тем более не пойду на это.
– Да почему?
– Но вы-то не величина мирового значения.
– Ну где уж.
– Ну так вот. А бросить коллегу в случае катастрофы,
а самому выехать на мировом значении, это извините.
Я московский студент, а не Шариков.

– Я 5 лет выковыривал придатки из мозгов.
Вы знаете, какую колоссальную работу проделал. Уму непостижимо!
И спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы становятся дыбом?
– Исключительное что-то.
– Совершенно с вами согласен.

– Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю. Всё.

– Тем более, что Шариков ваш – прохвост. Вчера он взял в домкоме 7 рублей на покупку учебников. Собака!

– Позвольте вас спросить: почему от вас так отвратительно пахнет?
– Ну что ж, пахнет. Известно, по специальности.
Вчера котов душили-душили, душили-душили, душили-душили…

– Но позвольте, как же он служил в очистке?
– Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию.
Если я не ошибаюсь.

– Атавизм.
– Атавизм? А…
– Неприличными словами не выражаться!

– Так свезло мне, так свезло – просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моём происхождении нечисто.
Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке.