В древней руси налог в пользу церкви назывался десятина

У Церкви всегда брали. Брали без конца, без отдачи, без особой заботы о самой Церкви. Самое время кое-что дать ей! В конце концов, Церковь наших дней обеспечивает более эффективное пользование собственностью, чем кто бы то ни было.

История церковной десятины на Руси восходит к временам Владимира Святого, великого князя киевского. При Владимире Святом страна приняла крещение от византийцев. Большинство историков считают, что Крещение произошло в интервале между 987 и 992 годами. Историческая традиция называет 988 год, и это весьма вероятная дата. От нее очень многое зависит в истории Русской церкви. Процесс массовой христианизации страны, начавшийся при Владимире Святом, главные свои вехи отсчитывает от нее. Крещение Руси — не только принятие веры, но и принятие Церкви, поскольку вне ее жизнь христианина немыслима, спасение души невозможно. А принятие Церкви означает еще и множество политических, культурных, экономических преобразований.

Христианство предполагает постоянное участие верующих в богослужениях. А чтобы богослужения могли происходить, требуется многое. Прежде всего, здание храма, церковные книги, иконы и утварь, необходимая для священнодействий иерея. Кроме того, священнические одежды, хлеб и вино. Наконец, жилище для попа, дьякона, их семей, а также все потребное для того, чтобы они могли нормально существовать. Иными словами, принятие Церкви означает не только начало забот о «высоком», но и большие хлопоты о повседневном. О том, что в терминах нашего дня относится к «материальному обеспечению».

Так вот, до Владимира Святого в Киеве уже существовали христианские храмы — например, знаменитая Ильинская церковь. Но они предназначались для относительно небольшого круга людей. Христианство начало понемногу проникать на Русь еще во второй половине IX века. С тех пор в Киеве перебывало огромное количество купцов-христиан, Христову веру принимали члены великокняжеской семьи, отдельные дружинники. Много ли требовалось для слабой и немноголюдной церковной сферы того времени? Но когда князь Владимир задумал весь народ обратить в христианство, настало время позаботиться о нуждах Церкви в совсем иных масштабах.

Прежде всего, должны были появиться новые большие храмы. Первым и самым известным из них стала соборная церковь Успения Божией матери в Киеве. Ее начали возводить вскоре после крещения киевлян в Днепре. На средства князя Владимира строилось роскошное здание, отделанное мрамором и яшмой, украшенное богатыми мозаиками. Размерами оно намного превосходило маленькую Ильинскую церковь. Окончание работ летопись относит к 996 году. Возможно, это произошло несколько позднее.

Но, в любом случае, можно твердо говорить лишь о том, что новый храм появился в Киеве в середине — второй половине 990-х годов. «Иконы, сосуды и кресты» для него доставили из Херсонеса, от византийцев. Далее «Повесть временных лет» сообщает: после завершения работ князь Владимир зашел под своды собора и долго молился Христу; затем он сказал: «Даю церкви сей святой Богородицы от имения моего и от градов моих десятую часть». Потом правитель дал грамоту («написал клятву»), официально утверждавшую этот источник церковных доходов, и велел созвать людей на пышное празднование. Отсюда и неофициальное название собора, утвердившееся в народе: Десятинная церковь. До наших дней она, к сожалению, не дошла, погибла в огне монголо-татарского нашествия 1240 года. Лишь фундамент ее показывают ныне туристам киевские экскурсоводы.

Первым настоятелем Десятинной церкви стал Анастас Корсунянин — доверенное лицо великого князя. Для него и для всего прочего храмового причта были возведены особые палаты рядом с собором. Другим источником средств, необходимых Русской Церкви, стали так называемые «церковные суды». Сначала князь Владимир Святой, а затем его потомки в полном согласии с византийским законодательством утвердили право Церкви рассуживать дела по очень широкому кругу вопросов. Сюда входила не только семейная сфера, но и, например, обязанность следить за тем, чтобы никто не испортил на торгу весы, гири, меры длины и объема. За все это Церкви — на самом законном основании! — полагались отчисления в виде пошлин.

Но, конечно, главным ресурсом существования Церкви на Руси оставалась выдаваемая князем «десятая часть» от его «жита», «стад», «торгов» и иных доходов. Подобное положение вещей оказалось страшно неудобным и для князя, и для самой Церкви. Правитель иногда не мог, а порой и просто не хотел как следует обеспечить Церковь, а церковный организм попадал в жестокую экономическую зависимость от государя. Зато юным приходским общинам Руси такой механизм взимания десятины был исключительно выгоден. В Западной Европе на протяжении VI-VIII столетий церковная десятина превратилась в обременительный налог, обязательный для всех прихожан. Это вызывало ярость и ненависть к священству. В эпоху Реформации такая десятина, наряду с индульгенциями, симонией и иными «сосудами скверны», сыграла роль страшной бреши в позициях католичества. У нас, на Руси, весьма долго десятину платил только князь. Для времен двоеверия, борьбы с мятежами волхвов и прочими прелестями языческой старины такой порядок обеспечения Церкви был весьма полезным. Он лишал почвы настроения недовольства в обществе, настороженно относившемся к новой вере, он избавлял от лишних конфликтов.

Помимо киевского, церковную десятину платили князья и других земель. Недостаток исторических источников лишает возможности точно определить, где, когда и в каких объемах получала Церковь средства. Информация на сей счет обрывочна, фрагментарна. Но кое-какие сведения до наших дней все-таки дошли. Например, точно известно: святой благоверный князь Андрей Боголюбский, государь владимиро-суздальский, выдавал десятину по правилам Владимира Святого, да еще и жаловал Церкви земли.

Эпоху монголо-татарского нашествия и долгой политической раздробленности церковная десятина не пережила. Причина проста. Древняя, домонгольская Русь, богатела торговлей, а еще того более — пошлинами с купеческого транзита. Она купалась в привозном серебре. Русь эпохи владимирской, тверской и раннемосковской по сравнению с нею — нищенка. Она не контролировала крупные торговые артерии, она регулярно подвергалась разорению от татарских набегов, наконец, она платила дань-«выход» ордынским ханам. И главным ее богатством сделалась земля. Притом земля далеко не столь плодородная, как тучные пашни Русского Юга, а северная скудная землица, расположенная в полосе рискованного земледелия… Ни сам князь — все равно какой: ростовский, тверской, рязанский, московский и т. п., ни его подданные не могли уделить из своих доходов сколько-нибудь значительную часть на Церковь. Что оставалось? Дать Церкви земельные угодья и позволить самой позаботиться о себе, поставив в своих владениях крепкое хозяйство.

И вот архиерейские дома, соборные храмы, а особенно иноческие обители стали получать обширные имения с селами, соляными варницами, рыболовецкими промыслами. Иной монастырь владел колоссальной областью. Притом распорядиться земельными владениями монашеская обитель сплошь и рядом могла гораздо лучше, нежели светский вотчинник. По своей грамотности, по обладанию книжными сокровищами духовенство (прежде всего черное) стояло выше всех прочих слоев русского общества. Оно развивало инженерную мысль, ставило смелые экономические эксперименты, осваивало доселе непроходимые дебри. Конечно, некоторым храмам и монастырям выплачивалась «руга» — постоянное денежное обеспечение от монарха, знатной семьи или же богатых горожан. Но все-таки земля обеспечивала достаток священников и епископов гораздо надежнее. От нее приходили деньги на благотворительность, покупку богослужебных предметов, строительство, да просто на жизнь попам и дьяконам.

Впоследствии государство спохватилось: не слишком ли много получила Церковь? Не слишком ли она богато живет? В течение большей части XVI, XVII и XVIII веков светская власть целенаправленно ограничивала церковное землевладение, а потом принялась отбирать церковное имущество в свою пользу. Особенно тяжелые формы этот процесс принял в XVIII веке. Петербургские императоры жадно тянулись к богатствам Церкви, гнали монашеский и священнический чин на службу, в армию, к плугу… Закончилось это секуляризацией церковных земель, прошедшей между 1764 и 1788 годами. Вместо отобранных владений вся Церковь снизу доверху оказалась посаженной на государственное жалование. Время от времени его выплачивали скверно, иногда совсем не выплачивали. Множество монастырей оказалось «за штатом», иначе говоря, им не платили ни копейки, отдав на милость местных жителей. В Российской империи Церковь жила бедно. Ну а советская власть, забрав то, что еще у Церкви сохранилось, приучала ее к нищете, расстрелам и страданиям.

И вот теперь, через два десятилетия после того, как советская власть ушла в историю, остро стоит вопрос: на какие деньги жить огромному церковному телу? Не ввести ли в той или иной форме церковную десятину? На что-то требуется строить новые храмы и ремонтировать старые, выплачивать содержание священникам, обеспечивать православные учебные заведения и покрывать еще тысячи повседневных нужд. Конечно, в стране немало добровольных жертвователей, включая богатых коммерсантов. Пять лет назад известный писатель Михаил Елизаров, получив крупную литературную премию, даже пообещал со сцены как добрый христиан дать Церкви «десятину» от этих денег.

Но на одни пожертвования Церковь могла существовать разве только в раннехристианские времена, когда ее загоняли в подполье. Что ж теперь — разойтись по пещерам? Спрятаться в канализацию, в катакомбы? Молиться в квартирах и сараях? И — ни семинарий, ни академий, ни православных изданий, ни сколько-нибудь массовых богослужений… Выйдет секта, а не Церковь! Голос ее будет едва слышен в обществе.

Если же государство вновь, как при Владимире Святом, официально введет десятину на прокормление Церкви, то ничего доброго из этого не выйдет. Правительство станет собирать нечто вроде «налога на вероисповедание», каковой существует в некоторых странах Европы. Но, во-первых, у Церкви сейчас нет, да и вряд ли когда-нибудь появятся механизмы, с помощью которых она могла бы контролировать отправку всех полученных от налогоплательщиков средств именно на церковные нужды, а не туда, куда их повернет хитроумный чиновник. Во-вторых, крайне пагубно было бы Церкви вновь попадать в полную экономическую зависимость от государства, как это случилось в Синодальный период.

Однако есть как минимум два пути, на которых может произойти частичное возрождение церковной десятины. Во-первых, десятину может платить актив приходских общин — в обмен на право получать полный отчет о расходе этих денег и влиять на то, как они будут израсходованы. Во-вторых, полезно и правильно добиваться от государства передачи нового и нового имущества во владение или хотя оперативное пользование Церкви.

На протяжении трех с лишним веков сменявшие друг друга правительства в основном рассчитывали взять у Церкви что-либо, пожалованное ей прежде или приобретенное на деньги верующих. И брали. Брали без конца, без отдачи, без особой заботы о самой Церкви. Самое время кое-что дать ей! В конце концов, Церковь наших дней обеспечивает более эффективное пользование собственностью, чем кто бы то ни было. Где Церковь — там обрабатывается земля, идет строительство, дымят заводики. Там сады, огороды, цветники, мастерские, пекарни, типографии. А отойти от церковных владений на двадцать шагов — и властно вступит в свои права заметная разруха… Где Церковь — там труд, порядок, чистота. Не о нефтяных же и газовых скважинах, в конце концов, идет речь, а о запущенных землях, о кое-каком производстве, о домах, понемногу разрушающихся без пригляда! Церкви нужна помощь. И от каждого христианина, и от державства нашего.

Дмитрий Володихин, историк, писатель