Слово польза на всех языках

В этой теме хочу предложить участникам вспомнить и обсудить слова, корни которых уже вышли из употребления.
В качестве примера привожу слово ПОЛЬЗА. Что за крень ЛЬЗА? Очевидна связь с НЕЛЬЗЯ. Значит, льзя-льза – это что-то полезное (это не льзя – это не полезно, не хорошо). Открываем словарь: польза – производное от ЛЬГА. Сразу вспоминается ЛЬГОТА-ЛЕГОТА (у Бажова: “…дал народу ЛЕГОТКУ…”). Получается, что “польза” и “нельзя” имеют прямое отношение к “легкий”.
А какое же значение имел этот корень изначально?
а в чешском до сих пор есть lze – можно. Семантическая связь льгота-лёгкий-льзя обнаружить можно. Льгота – то, что можно, что “льзя”; лёгкий – например, пускай будет у нас лёгкое бревно, лёгкое – значит его можно, “льзя” поднять. Ну, почему-то у меня такие ассоциации. С т.з. историко-лингвистических процессов всё вполне законно: Ь – Э – JЭ (сначала прояснение звука, потом восточнославянское ёканье); Г – З по-моему, здесь из-за того, что потом шёл суффикс с j, сдвижение артикуляции и появление свистящего, т.е. йотация
Выходит, “легкое” бревно – это “можное” бревно. Не знал. Спасибо.
Это лишь лично моя гипотеза, до этимологического словаря не добрался)))
вот что нарыл в Vasmer’s Etymological Dictionary:
– (ро)żуtеk “польза” (см. Брюкнер 669).
– укр. кори́сть “польза, выгода, прибыль”, користа́ти з чого́ “пользоваться”, др.-русск., ст.-слав. користь, греч. τὰ σκῦλα (Мейе, Ét. 286).
– укр. не́льга, нiльга́, нельзя́; не́льга.
– блр. нельга́, нiльга́ “нельзя”.
– др.-русск. нельзѣ, наряду с нельга “не дозволено”, Илья Новгор.(см. Срезн. II, 64).
– Дат. -льзѣ вытесняется формой льзя аналогично случаям: не ме́сто, не досу́г, не вре́мя. Исходное *lьga связано с лёгкий. Ср. по́льза наряду с по́льга, о котором см. Мейе, Ét. 165.
Еще варианты:
-диал. по́льга — то же, арханг. (Подв.),
– укр. пíльга “облегчение, успокоение”,
– ср. польск. ulgа — то же; др.-русск. польза (начиная с Остром.; см. Срезн. II, 1149),
– русск.-цслав. пользевати “быть полезным” и пользовати,
– ст.-слав. польѕа, польза, полаб. рü᾽ölgа “польза”. Из ро- и *lьgа; ср. лёгкий (Мейе, Ét. 165 и сл.; 254; Зубатый, Sb. filol. 1, 147; Бернекер 1, 753; Траутман, ВSW 158 и сл.)
Ввиду отвердевшего характера -з- Дурново (ZfslPh 1, 487) предполагает цслав. влияние (ср. нельзя́).
Все статьи взял отсюда:
s t a r l i n g . r i n e t .r u /cgi-bin/main.cgi?flags=wygtmnl
NOTA BENE!!!
Очень интересно. Благодарю за информацию. Я пока хочу увидеть глубже разницу между выгода и польза …)
Возникает мысль – не связано ли это с именем Ольга/Олег…
Польза- значит своевременность применения
Идеально вписанное в контекст
ПОЛЬЗА.
Не каждый заметит близость этого слова с “нельзя”, со “льгота”, а между
тем все они связаны с древним “льга”, означавшим “свобода”, “воля”. В виде
полном и самостоятельном это “льга” встречается теперь лишь в народных
говорах. Видим мы его также в составе слова во-льг-отный.
Одна из добродетелей —Благотворение. Изначально эта истина звучала так: «Бологотворерение», а потом его заменили на благотворение-вложили другой смысл. “Благі в значении «плохой» — довольно поздний эвфемизм: «блаженный», «дурной», «своенравный» сначала о людях, потом вообще. В русском отрицательное значение тоже есть в производном блажь”.
Древнерусское – (bolgo болого)—польза. Не каждый заметит близость этого слова с “нельзя”, со “льгота”, а между тем все они связаны с древним “льга”, означавшим “свобода”, “воля”. В виде
полном и самостоятельном это “льга” встречается теперь лишь в народных говорах. Видим мы его также в составе слова во-льг-отный.
Творить – в этимологии принято относить это слово к тем же гипотетическим индоевропейским корням, что и твердый, творог. Ученые разных стран указывают на такие древние корни этого слова, как *teue- «расти, выращивать», *taw- «производить». Родственными ТВОРИТЬ считают готское taujan «создавать», средне-Датское touwen «прясть, вязать (из шерсти)». По-моему, это слово восходит к трем древнейшим корням: *tъ- «делить, делать», wъ- «вить, вязать», rъ- «решать, освобождать». Сочетание образов деления, свития и разрешения порождает единое представление о творчестве как о порождении новой жизни, включающем этапы духовного влияния (делания, исхождения Духа), зачатия, вынашивания плода, разрешения от бремени и повития. Повитие, то есть завершение актов деления и свития – творения, представляет собой новую тварь, отличающуюся совершенной цельностью.
Из выше всего сказанного получаем, что Благотворение – это создавать цельное по свободной воле.
Польза, нельзя, – это всё относится к действию “лыко драть”. Лыко драть по болгарски – лико сълза, lyko slza – в переводе на словацкий. Встречал переводы “к полизанью”, “да полижешь”. Когда лыко драли слизывали сладкую соковину. Польза – когда было что полизать. Нельзя – когда нечего лизать. Мать говорила ребёнку тянущему всё в рот – нельзя, то есть не лижи горькое.
По болгарски лыко сълза и слеза – сълза. Так же на итальянском слеза и лыко одно слово – lacrima.
Полизал сладкий сок – польза.
польский
драть лыко – rozerwać łyka – глотнуть
собирались лыко драть – mieli się rozerwać – они должны были повеселиться
пошли за лыком – podążaj za łykiem – сделать глоток
хорватский
лыко драть – Bast suza – Просто слеза
чешский
драть лыко – roztrhat lýko – слезинка
Приходится признать: взаимное обогащение лексики, заимствование слов, терминов и даже имён неизбежны.
Полезны ли они для русского языка? Хочется сказать: нет. Об этом писали многие из наших классиков и трудно с ними не согласиться.
Так, например, А.С. Шишков, (русский писатель, военный и государственный деятель, государственный секретарь и министр народного просвещения), когда докладывал царю о наполеоновском плане уничтожения России с помощью замены русского языка на французский, сказал: «Хочешь убить народ, убей его язык».
Лауреат Нобелевской премии, выдающийся психофизиолог И.П. Павлов доказал, что буквы локализованы в строго определённых клетках головного мозга, а замена смыслов – это нарушение нейронных связей, дезориентация, утрата адекватности, дисфункции нервной системы.
Если современные психологи рассматривают человека как живой биокомпьютер, то буквы и слова внутри нас – это своего рода программное обеспечение. Достаточно ввести в мозг ошибку – и руки-ноги начнут выдавать неверный результат.
Не буду приводить высказывания других учёных, классиков, призывающих к защите русского языка от засилья иностранными словами. Они, безусловно, правы: всевозможные шопы, менеджеры, мерчайндайзеры, консалтинги, маркетинги и лизинги, уикэнды, буквально засоряют русский язык, отнюдь не украшая его.
Уместно вспомнить слова М.В. Ломоносова:
В современном языке происходят тревожные изменения: он стремительно теряет свою красоту, образность, можно сказать: опошляется. Но самый большой вред (поскольку разговор о вреде и пользе) – происходит из-за того, что при появлении иностранных слов, которым есть аналог в русском языке, подменяется сам смысл слова. В результате стираются понятия, выражаясь словами поэта Маяковского: «что такое хорошо и что такое плохо». А это для нашей молодёжи – путь полной дезориентации.
Такой пример. Мне очень не хотелось пользоваться иностранным словом «презентация», и я искала русское слово, которым могу назвать мероприятие подобного характера. И нашла: хвастовство, восхваление своих сил и способностей. Сразу стала ясной причина нелюбви к чужеземному слову: хвастаться и восхваляться наши предки считали неприличным, порочным качеством. Эта «зарубка» в генах сохранилась и была бастионом, щитом, порождающим неприятие к этому слову. По-русски я не могла сказать, например: хвастовство своей газетой, своей книгой. Это неприлично. А если кто-то привык произносить, не сопротивляясь внутреннему голосу (если он есть) резкое, непевучее, некрасивое слово «презентация» – всё в порядке! Смысл потерян, стёрт, и теперь уже его такое хвастовство, бахвальство не напрягает. Это теперь нормально. Это бархатно вошло в наш лексикон, надломив национальную черту нашего характера, в менталитет (тоже слово иностранное). Однако, чем хуже слово мировоззрение? Оно так понятно, выразительно и благозвучно.
Сравнительно недавно у нас, скажем так: «досиживали срок» в тюрьмах спекулянты, а теперь на каждой улице с пугающей прогрессией плодятся супермаркеты. Иностранное слово «маркетинг» ласкает слух молодёжи, поскольку сулит прибыль. И теперь востребованы школы маркетинга, маркетологи. Греческое слово «маркет» переводится, как «спекуляция». Но нет слова – исчезло и явление, осуждаемое всегда в нашем обществе. Кто-то может возразить: ведь были же у нас купцы, которые тоже привозили товары для перепродажи, получая от этого прибыль. Да, были купцы, но у них был свой «кодекс чести» («Необходимые правила для купцов, банкиров, комиссионеров и вообще для каждого человека, занимающегося каким-либо делом»): они, получая прибыль, всегда делали солидные пожертвования. Да, попадались среди них и прижимистые, не желавшие расставаться с долей прибыли, но такие обществом осуждались, презирались.
Отдельно остановиться на латинском слове «секс». Когда по центральному ТВ высмеяли женщину, сказавшую, что секса у нас в СССР не было – ведь не поняли главного: была любовь. И «проявление и удовлетворение полового влечения» (именно так толкуется латинское слово «секс»), разумеется, было, но было следствием любви, возникающей между мужчиной и женщиной. Тогда, в студии, аудитория смеялась сама над собой.
Половое влечение без любви не было естественным явлением и называлось это похотью. Сейчас чуть не главным достоинством девушек называют сексуальность, сексапильность. Через тире – похотливость. Только теперь это уже как будто нормально, и тоже не напрягает, тоже привыкли, тоже бархатно вошло это слово-диверсант и в наш лексикон и в наш менталитет (мировоззрение), что гораздо сокрушительнее, чем «презентация», поскольку деморализует нашу молодёжь. Плоды вторжения в повседневную жизнь слова «секс» и всех его производных проросли пышным цветом, забивая наши привычные понятия, традиции, точно так же, как культурные растения забиваются растениями-сорняками. Если вовремя не прополоть грядки – получим чахлый урожай. То же происходит и с нашими детьми, вырастающими меж этих слов-сорняков.
Подведу итог: искусственно насаждаемая подмена слов в русском языке словами иностранными ведёт к слому традиционного мировоззрения нашего народа, как бы сказали раньше: «к потере духовной скрепы». Влияние инояза на психику наших людей, особенно молодёжи, уводит их в материальную плоскость мышления. Это доказано многими учёными, но об этом не принято говорить.
И теперь о «пользе».
Иногда употребление какого-то нового, отсутствующего в нашей речи слова позволяет избегать описательных обширных словосочетаний. Например, длинное словосочетание «торговля в определенном месте один раз в год» в русском языке удачно заменяется пришедшим из немецкого языка словом «ярмарка». Хотя теперь оно не обязательно означает торговлю один раз в год, ярмарки у нас на площади, например, уже становятся еженедельными, даже ежедневными, и традиция проведения ярмарок во многом утрачена. Но это слово нами принято и давно стало русским. Однако, это удачный пример. Но не всегда замена одним словом длинного описательного словосочетания полезна и обоснована.
Продолжим изыскание полезных иноязычных слов с терминов, близких и знакомых любому преподавателю русского языка и литературы.
Слово «поэзия» настолько прочно вошло в наш язык, что мы уже и не задумываемся над его значением. А между тем в переводе с греческого оно означает «творчество». Слово «поэма» переводится как «создание», а «рифма» это «соразмерность», «согласованность», однокоренным к нему является слово «ритм». Слово «эпитет» – «образное определение». Это греческие слова, которые вполне органично вписались в наш лексикон.
С Древней Грецией связаны и такие термины:
Эпопея – «собрание сказаний»,
Миф – «слово, речь»,
Драма – «действие»,
Элегия – «жалобный напев флейты»,
Ода – «песня»,
Эпос – «рассказ».
Слово «герой» означает «святой».
А вот слова «комедия» и «трагедия» не несут в нашем языке их первоначального смысла и приобрели свой. Слово «комедия» переводится, как «медвежьи праздники». Связано оно с праздниками в честь греческой богини Артемиды, которые отмечались в марте. В этом месяце медведи выходили из зимней спячки, что и дало название данным представлениям. А слово «трагедия» в переводе – «козлиная песнь», история рождения слова мне неизвестна и нигде не найдена. Но у нас оно принято и приобрело свой смысл.
Несколько слов из латинского. Слово «проза». Знатоки латыни скажут нам, что это короткое слово на русский язык можно перевести словосочетанием «целеустремленная речь».
Слово «текст» означает «связь», «соединение».
«Иллюстрация» – «пояснение» (к тексту).
«Легенда» – это «то, что должно быть прочитано».
«Меморандум» – «о чем следует помнить».
«Манускрипт» – это документ, «написанный рукой».
«Редактор» – это человек, который должен все «приводить в порядок».
Скандинавское слово «руны» первоначально означало «всякое знание», потом – «тайна» и лишь позже стало использоваться в значении «письмена», «буквы».
Римляне ввели в языки многих народов юридические термины. Слова «юстиция» – «справедливость», «законность».
«Алиби» – «в другом месте».
«Вердикт» – «истина произнесена».
«Версия» – «поворот».
«Интрига» – «запутывать».
Римляне же придумали слово «ляпсус» – «падение», «ошибка», «неверный шаг».
Надо заметить, что с развитием наук человечество делает новые открытия, которые образовывают новые слова, также вошедшие в нашу речь.
Например, австрийский педиатр К. Пирке придумал термин «аллергия» – «другое действие».
Ставшее ругательным слово «поганый» тоже пришло к нам из латинского языка и означает всего-навсего «сельский» (житель). Дело в том, что языческие культы особенно цепко держались в сельской местности, в результате это слово стало синонимом язычника.
Слово «гном» придумал Парацельс. оно означает «житель земли».
Домового в Германии называют «кобольдом». Позже это имя было присвоено металлу, который имел «вредный характер», – затруднял выплавку меди.
А «никелем» звали эльфа, живущего у воды, большого «любителя пошутить». Этим именем был назван металл, похожий на серебро.
Привычное в нашем лексиконе слово «ураган» происходит от имени бога страха южноамериканских индейцев – Хуракана.
Словосочетание «владыка на море» нашло замену в арабском слове «адмирал».
Название ткани «атлас» в переводе с арабского языка означает «красивая», «гладкая».
Давно воспринимается русским тюркское слово «каракули» – «черная или дурная рука».
О древности слова «железо» свидетельствует его санскритское происхождение («металл», «руда»).
«Гиря» – это «тяжелый» (персидский),
«Эстрада» –«помост» (испанский),
«Герб»– «наследство» (польский).
«Крен» – от «класть судно на бок» и «яхта» – от «гнать» имеют голландское происхождение.
Слова «аврал» – «наверх все», (over all), «блеф» – «обман», пришли в Россию из Англии.
Можем ли мы сказать, что эти слова каким-то образом искажают смысл их русских аналогов? Нет. Но опять же хочется сказать: можно было бы нам жить и без них, ведь когда-то слова эти тоже мешали постигать простому народу их истинный смысл, конкурируя с привычными.
Но теперь повернуть этот процесс вспять уже невозможно.
В современной эстрадной музыке очень популярно слово «фанера», которое происходит от немецкого «накладывать» (голос на уже записанную музыку).
Французские «кулинарные» термины:
«Гарнир» – «снабжать», «снаряжать».
«Глясе»– значит «замороженный», «ледяной».
«Лангет»– «язычок».
«Маринад» – «класть в соленую воду».
«Рулет» – от слова «свертывание».
Вполне прижившиеся в нашем словарном лексиконе термины. Хотя могли бы обойтись своими.
Внес ли русский язык свою лепту в развитие языков иностранных?
Да. Слово «бабушка» в английском языке употребляется в значении «женский головной платок», а «блинами» в Британии называют маленькие круглые бутерброды.
Слово «пошлость» попало в словарь английского языка потому, что писавший на этом языке В. Набоков, отчаявшись найти его полноценный аналог, в одном из своих романов решил оставить его без перевода. И это – очень интересный факт!
Наше слово «спутник» стало известно во всем мире, а «Калашников» для иностранца – не фамилия, а название российского автомата. Относительно недавно совершили триумфальное шествие по миру ныне уже несколько подзабытые термины «перестройка», «гласность», «ушанка», «борщ», «дача», «квас», «уха», «большевик» и другие.
Ну, и несколько примеров удачного образования новых слов, которые были придуманы поэтами и писателями, и в русском языке появились относительно недавно.
Так, появлению слов «кислота», «преломление», «равновесие» мы обязаны М.В. Ломоносову.
Н.М. Карамзин обогатил наш язык словами «влияние», «промышленность», «общественный», «общеполезный», «трогательный», «занимательный», «сосредоточенный».
Радищев ввел в русский язык слово «гражданин» в современном его значении.
Иван Панаев первым употребил слово «хлыщ», Игорь Северянин – слово «бездарь».
Подводя окончательный итог, хочется призвать всех по возможности всё-таки использовать свои, родные слова, а не заимствованные. Они гораздо красивее, мелодичнее, выразительнее и наиболее точно отражают то явление, тот предмет или действие, о которых несут информацию.
Когда мы называем человека, ответственного за порядок в доме, во дворе словом «мажордом» – это звучит грубо до неприличия, если неизвестно его значение. Даже оскорбительно.
Так воспринимает слово наш слух, наши уши.
Разве сравнить его с нашим русским аналогом «дворецкий»? Красивым, звонким, содержательным, ёмким. Но… вот вернуть его в обиход уже не представляется возможным.
Очень хотелось бы побороться против внедрения слова «секьюрити» – «обеспечивающий безопасность», ведь это попросту «сторож», и пусть он им и называется.
Пусть самим собой остаётся и «управляющий», а не превращается в «менеджера».…
Давайте доверимся мнению наших классиков, которые предупреждали о необходимости беречь нашу речь, наш язык. Ведь он является памятником истории и культуры нашего ОТЕЧЕСТВА.
 êîììåíòàðèè ê ìîåìó ïðåäûäóùåìó ïîñòó ïðèøëè çàùèòíèêè Çàäîðíîâà, îáâèíèâøèå ìåíÿ â òîì, ÷òî ÿ, åñëè ñôîðìóëèðîâàòü ýòî èíòåëëèãåíòíî, ñìåþ íàçûâàòü áðåäîì âçãëÿäû óæå óìåðøåãî ÷åëîâåêà. Äîâîëüíî ñòðàííàÿ ïîçèöèÿ, åñëè ÷åñòíî: ñìåðòü íèêîãî àâòîìàòè÷åñêè íå äåëàåò ñâÿòûì èëè óìíûì è íå äà¸ò èíäóëüãåíöèè íà èíäîêòðèíàöèþ ïóáëèêè ïñåâäîíàó÷íîé àõèíååé. Ïåðåôðàçèðóþ ðèòîðè÷åñêèé âîïðîñ @sarth: ëèøàåò ëè íàñ ñìåðòü Ãèòëåðà ïðàâà êðèòèêîâàòü åãî âçãëÿäû?
Âïðî÷åì, ñåãîäíÿøíèé ïîñò íå òîëüêî è íå ñòîëüêî îá òîì. Ñèòóàöèÿ íàâåëà ìåíÿ íà ìûñëü ðàçîáðàòü ìèô, âîçíèêøèé âîêðóã âûðàæåíèÿ î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè íè÷åãî.  Èíòåðíåòå ãóëÿåò áàéêà, áóäòî áû ïîëíîñòüþ èçðå÷åíèå çâó÷èò êàê î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè íè÷åãî, êðîìå ïðàâäû. Áûëî ýòî è íà Ïèêàáó:
Çäåñü, êàê ýòî ÷àñòî áûâàåò, ñìåøàíà ïðàâäà è ëîæü. Ïðàâäà çàêëþ÷àåòñÿ â òîì, êîìó ïðèíàäëåæèò èçðå÷åíèå. Ëîæü â òîì, êàê îíî ïî-íàñòîÿùåìó çâó÷àëî. Íî îáî âñ¸ì ïî ïîðÿäêó.
Âûðàæåíèå äåéñòâèòåëüíî ïðèïèñûâàåòñÿ Õèëîíó èç Ñïàðòû (VI âåê äî íàøåé ýðû), èçâåñòíîìó òàêæå ïî ôðàçå «Ïîçíàé ñàìîãî ñåáÿ». Îá ýòîì íàñ èíôîðìèðóþò èñòî÷íèêè íàèâûñøåé àâòîðèòåòíîñòè, êàê îòå÷åñòâåííûå, òàê è çàðóáåæíûå (Áàáè÷åâ Í.Ò., Áîðîâñêèé ß.Ì. Ñëîâàðü ëàòèíñêèõ êðûëàòûõ ñëîâ, 1999, ñòð. 140; Stone J.R. The Routledge dictionary of Latin quotations, ñòð. 20).
Ïðè ýòîì ôðàçà äî íàñ äîøëà â ñîñòàâå òðóäà Äèîãåíà Ëàýðòñêîãî «Î æèçíè, ó÷åíèÿõ è èçðå÷åíèÿõ çíàìåíèòûõ ôèëîñîôîâ». Êñòàòè, Äèîãåí æèë âî II-III âåêàõ íàøåé ýðû, òî åñòü, îò Õèëîíà åãî îòäåëÿåò ñâûøå ñåìèñîò ëåò.
Äàäèì ñëîâî Äèîãåíó:
Âîò åãî [Õèëîíà kl.] ïðåäïèñàíèÿ. Ñäåðæèâàé ÿçûê, îñîáåííî â çàñòîëüå. Íå çëîñëîâü î áëèæíåì, ÷òîáû íå óñëûøàòü òàêîãî, ÷åìó ñàì íå ïîðàäóåøüñÿ. Íå ãðîçèñü: ýòî äåëî áàáüå. Ê äðóçüÿì ñïåøè ïðîâîðíåå â íåñ÷àñòüå, ÷åì â ñ÷àñòüå. Áðàê ñïðàâëÿé áåç ïûøíîñòè. Ìåðòâûõ íå õóëè. Ñòàðîñòü ÷òè. Áåðåãè ñåáÿ ñàì. Ëó÷øå ïîòåðÿ, ÷åì äóðíàÿ ïðèáûëü: îò îäíîé ãîðå íà ðàç, îò äðóãîé íàâñåãäà. ×óæîé áåäå íå ñìåéñÿ. Êòî ñèëåí, òîò áóäü è äîáð, ÷òîáû òåáÿ óâàæàëè, à íå áîÿëèñü. Õîðîøî íà÷àëüñòâîâàòü ó÷èñü íà ñâîåì äîìå. ßçûêîì íå óïðåæäàé ìûñëü. Îáóçäûâàé ãíåâ. Ãàäàòåëüñòâó íå ïåðå÷ü. Íà íåïîñèëüíîå íå ïîñÿãàé. Íå ñïåøè â ïóòè. Êîãäà ãîâîðèøü, ðóêàìè íå ðàçìàõèâàé ýòî çíàê áåçóìñòâà. Çàêîíàì ïîêîðñòâóé. Ïîêîåì ïîëüçóéñÿ.
Êàê ìû âèäèì, ýòî íàáîð ìîðàëèçàòîðñêèõ ñåíòåíöèé â äóõå «Ìàìó ñëóøàé, íîñè øàïêó çèìîé». Èíòåðåñóþùàÿ íàñ «Ìåðòâûõ íå õóëè». Êàê îíà çâó÷àëà â îðèãèíàëå? τὸν τεθνηκóτα μὴ κακολογεῖν. Ãëàãîë κακολογεῖν ñîñòîèò èç äâóõ êîðíåé κακός «ïëîõîé» è λόγος «ñëîâî». Ñîáñòâåííî, ãîâîðÿ, â ñâî¸ âðåìÿ îí áûë ñêàëüêèðîâàí â ñòàðîñëàâÿíñêèé â âèäå çúëîñëîâèòè, îòêóäà áûë ïîçàèìñòâîâàí â ðóññêèé êàê çëîñëîâèòü. Íà ðóññêèé ýòîò ãðå÷åñêèé ãëàãîë ïåðåâîäèòñÿ êàê «çëîñëîâèòü, ïîíîñèòü, ÷åðíèòü, êëåâåòàòü, îñêîðáëÿòü». Òàê ÷òî Õèëîí ãîâîðèò íàì: «Íå çëîñëîâèòü î ì¸ðòâîì». Âèäèìî, ïîòîìó, ÷òî îí óæå íå ñìîæåò îòâåòèòü.  îòëè÷èå îò æèâûõ: «Íå çëîñëîâü î áëèæíåì, ÷òîáû íå óñëûøàòü òàêîãî, ÷åìó ñàì íå ïîðàäóåøüñÿ». Âûõîäèò, ýòèìè äâóìÿ ñåíòåíöèÿìè Õèëîí íå ðåêîìåíäóåò íàì çëîñëîâèòü â ïðèíöèïå.
Ñåêóíäî÷êó, à ãäå æå çäåñü ÷òî-íèáóäü ïðî íåîáõîäèìîñòü ãîâîðèòü õîðîøî èëè ïðàâäó?  îðèãèíàëå íè÷åãî ïîäîáíîãî íåò.
Îò÷àñòè âèíîâàò ïåðåâîä íà ëàòûíü, ïðè÷¸ì ïåðâûå äî íàñ íå äîøëè.  XV âåêå íîâûé ïåðåâîä ñäåëàë èòàëüÿíñêèé ìîíàõ Àìáðîäæî Òðàâåðñàðè. Íå çíàþ, îáèäåëñÿ ëè èòàëüÿíåö íà Õèëîíà çà òðåáîâàíèå íå ðàçìàõèâàòü ðóêàìè âî âðåìÿ ðàçãîâîðà, èëè åù¸ êàêîé-òî ôàêòîð ñûãðàë ðîëü, íî ïåðåâîä åãî íåòî÷åí: de mortuis nihil nisi bonum. Òî åñòü, «Î ì¸ðòâûõ íè÷åãî, êðîìå õîðîøåãî». ×óâñòâóåòå ðàçíèöó? Òî åñòü, åñëè Õèëîí ðåêîìåíäîâàë íå îñêîðáëÿòü ì¸ðòâûõ, òî â ïåðåâîäå ýòî ïðåâðàùàåòñÿ â ïîæåëàíèå ì¸ðòâûõ õâàëèòü.
Èìåííî â ëàòèíñêîì ïåðåâîäå â ðàçíûõ âàðèàíòàõ (÷àñòî öèòèðóþò êàê de mortuis aut bene, aut nihil «î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè íè÷åãî») ôðàçà ñòàëà ïîïóëÿðíîé.
 òî æå âðåìÿ ìíîãèõ ýòà ñåíòåíöèÿ ñìóùàëà, è ñ íåé ñòàëè ïîëåìèçèðîâàòü. Îäèí èç ñàìûõ ðàííèõ ïðèìåðîâ, êîòîðûé ìíå óäàëîñü îáíàðóæèòü, ïðèíàäëåæèò íåìåöêîìó äðàìàòóðãó Àâãóñòó ôîí Êîöåáó («Ìîå áåãñòâî â Ïàðèæ çèìîé 1790 ãîäà»):
Ñëåäîâàëî áû ãîâîðèòü íå de mortuis nil nisi bene [î ì¸ðòâûõ òîëüêî õîðîøî kl.], à de mortuis nil nisi vere [î ì¸ðòâûõ òîëüêî ïðàâäèâî kl.].
Íå îòñòàþò îò íåãî è îòå÷åñòâåííûå ìûñëèòåëè. Ïîçâîëþ ñåáå äàòü ëèøü íåñêîëüêî öèòàò, îñòàëüíûå ìîæíî íàéòè â óæå óïîìÿíóòîì Ñëîâàðå ëàòèíñêèõ êðûëàòûõ ñëîâ, ñòð. 139-142:
Íó è ÿçû÷îê æå ó âàñ, Èâàí Åôèìû÷! Ðóãàëè áû æèâûõ, à òî îò âàñ è ïîêîéíèêàì äîñòàåòñÿ. Åñòü òàêàÿ ïîñëîâèöà: de mortis, de mortibus…
Âû õîòèòå ñêàçàòü: «De mortuis aut bene, aut nihil». Íî ýòà ïîñëîâèöà íåëåïàÿ, ÿ åå íåñêîëüêî ïîïðàâëÿþ; ÿ ãîâîðþ: de mortuis aut bene, aut male [î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè ïëîõî kl.]. Èíà÷å âåäü èñ÷åçëà áû èñòîðèÿ, íè îá îäíîì èñòîðè÷åñêîì çëîäåå íåëüçÿ áûëî áû ïðîèçíåñòè ñïðàâåäëèâîãî ïðèãîâîðà, ïîòîìó ÷òî âñå îíè ïåðåìåðëè. [À. Í. Àïóõòèí, Ìåæäó æèçíüþ è ñìåðòüþ]
Ôàðèñåè áóðæóàçèè ëþáÿò èçðå÷åíèå: de mortuis aut bene aut nihil (î ìåðòâûõ ëèáî ìîë÷àòü, ëèáî ãîâîðèòü õîðîøåå). Ïðîëåòàðèàòó íóæíà ïðàâäà è î æèâûõ ïîëèòè÷åñêèõ äåÿòåëÿõ è î ìåðòâûõ, èáî òå, êòî äåéñòâèòåëüíî çàñëóæèâàåò èìÿ ïîëèòè÷åñêîãî äåÿòåëÿ, íå óìèðàþò äëÿ ïîëèòèêè, êîãäà íàñòóïàåò èõ ôèçè÷åñêàÿ ñìåðòü. [Â. È. Ëåíèí, Î äåìîíñòðàöèè ïî ïîâîäó ñìåðòè Ìóðîìöåâà]
De mortuis aut bene, aut nihil, êàêîå ÿçû÷åñêîå, ëîæíîå ïðàâèëî! Î æèâûõ ãîâîðè äîáðî èëè íè÷åãî. Îò ñêîëüêèõ ñòðàäàíèé ýòî èçáàâèëî áû ëþäåé, è êàê ýòî ëåãêî. Î ìåðòâûõ æå ïî÷åìó íå ãîâîðèòü è õóäîãî.  íàøåì ìèðå, íàïðîòèâ, óñòàíîâèëîñü ïðàâèëî: ñ íåêðîëîãàìè è þáèëåÿìè ãîâîðèòü îäíè ñòðàøíî ïðåóâåëè÷åííûå ïîõâàëû, ñëåäîâàòåëüíî, òîëüêî ëîæü. È ýòî íàíîñèò ëþäÿì óæàñíûé âðåä, ñãëàæèâàÿ è äåëàÿ áåçðàçëè÷íûì ïîíÿòèå äîáðà è çëà. [Ë. Í. Òîëñòîé, Äíåâíèêè, ôåâð., 1902]
Äðóæåñêè ïðèâåòñòâîâàâ ãîñòÿ, õîçÿèí [Í. Ñ. Ëåñêîâ] èñïîäâîëü ïåðåøåë ê ñóðîâûì åìó óïðåêàì çà ïðèóêðàøåíèå â ãàçåòíîé ïîìèíêå ëèòåðàòóðíûõ çàñëóã è îáùåñòâåííûõ äîñòîèíñòâ óìåðøåãî.
Äà âåäü ýòî æå â íåêðîëîãå, Íèêîëàé Ñåìåíîâè÷!
À â íåêðîëîãàõ íàäî íåïðåìåííî ãîâîðèòü íåïðàâäó?
«Aut bene, aut nihil».
 îáîèõ ñëó÷àÿõ, ñëåäîâàòåëüíî, ëãàòü?
Íî äðóãîãî æå ïðàâèëà íåò, Íèêîëàé Ñåìåíîâè÷.
Êàê íåò? ìÿãêî âìåøàëñÿ â óãðîæàâøèé îáîñòðèòüñÿ äèàëîã «íàðî÷èòî-ëàñêàòåëüíûé ìåëîäèêà Â. Ë. Âåëè÷êî. Åñòü è î÷åíü êðàñèâîå è çâó÷íîå, íî ïî÷åìó-òî íèêîãäà íå âñïîìèíàåìîå: de mortuis veritas. [A. Í. Ëåñêîâ, Æèçíü Íèêîëàÿ Ëåñêîâà (âñòóïëåíèå)]
Îòìå÷ó, ÷òî ïîñëåäíÿÿ ïåðåäåëêà ïëîõà ñ òî÷êè çðåíèÿ ãðàììàòèêè, ëó÷øå áóäåò: de mortuis nihil nisi verum «î ì¸ðòâûõ íè÷åãî, êðîìå ïðàâäû».
Òàê îòêóäà æå âçÿëàñü ïåðåäåëêà «î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè íè÷åãî, êðîìå ïðàâäû»? Ïî âñåé âåðîÿòíîñòè, êòî-òî ñëó÷àéíî èëè óìûøëåííî ñêðåñòèë «òðàäèöèîííûé» âàðèàíò è àëüòåðíàòèâó åìó, ïðåäëîæåííóþ Êîöåáó è ïîëó÷èë äîâîëüíî ïðè÷óäëèâîãî êåíòàâðà.
Ïîäâåäó êîðîòêîå ðåçþìå âñåìó âûøåñêàçàííîìó:
1. Èñõîäíàÿ ñåíòåíöèÿ çâó÷èò êàê «Íå çëîñëîâèòü î ì¸ðòâîì». «Î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè íè÷åãî» – êðèâîâàòûé ïåðåâîä. «Î ì¸ðòâûõ èëè õîðîøî, èëè íè÷åãî, êðîìå ïðàâäû» åù¸ õóæå è âîîáùå óæå ìàëî ñâÿçàíî ñ îðèãèíàëîì.
2. Ýòî ëèøü èçðå÷åíèå êîíêðåòíîãî ôèëîñîôà, à íå íåêîå îáùåå ïðàâèëî. Åñëè êòî-òî áóäåò îïåðèðîâàòü èì êàê àðãóìåíòîì â ñïîðå, òî ó òàêîãî ÷åëîâåêà ìîæíî ïîèíòåðåñîâàòüñÿ, ñëåäóåò ëè îí è îñòàëüíûì ðåêîìåíäàöèÿì Õèëîíà: ïîêîðñòâóåò ëè çàêîíàì, ñäåðæèâàåò ëè ÿçûê è, ñàìîå ãëàâíîå, ðàçìàõèâàåò ëè ðóêàìè.
3. Ñàìî âûñêàçûâàíèå äîâîëüíî ñïîðíî. Õèëîí òàêæå ñêàçàë: «Ñòàðîñòü ÷òè». Äîëæåí ÿ ëè ÷òèòü ñòàðîãî èäèîòà òîëüêî çà òî, ÷òî îí ñòàð? Äîëæåí ëè ÿ óâàæàòü ì¸ðòâîãî èäèîòà òîëüêî çà òî, ÷òî îí ì¸ðòâ?
4. Ñàìîå ãëàâíîå, ýòîé ñåíòåíöèåé òàêæå íåëüçÿ çàòûêàòü òåõ, êòî îáñóæäàåò íå ñàìèõ ïîêîéíûõ, à èõ èäåè. ß, íàïðèìåð, âèæó îãðîìíóþ ðàçíèöó ìåæäó «ïîêîéíûé Õ èäèîò» è «ïîêîéíûé Õ í¸ñ áðåä, è ñåé÷àñ ÿ ýòî äîêàæó».