Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ читать

Генеральная линия развития русской школы шла не через утопические затеи И. И. Бецкого, а по пути создания широкой системы народного образования, отвечающей реальным потребностям страны. В этом плане важную роль сыграла школьная реформа, проведённая в 1782—1786 годах. В России была создана система общеобразовательной школы.

В 1782 году по приглашению Екатерины II в Россию переехал сербский педагог Ф. И. Янкович де Мириево (1741—1814), получивший известность своими реформами школьного дела в славянских школах австрийской монархии. Ф. И. Янкович, серб по национальности, исповедовал православие, хорошо знал русский язык. Он и составил план реформы, утверждённый Уставом народных училищ в 1786 году. Для вновь создаваемых школ Ф. И. Янкович написал также целый ряд руководств учителям и учебники.

В соответствии с планом Ф. И. Янковича в уездных городах учреждались малые народные училища, а в губернских городах главные народные училища. Училища формально объявлялись бессословными, в них разрешалось поступать любому человеку. Однако на деле сословность образования сохранялась, так как обучение не являлось всеобщим и обязательным, не давало равной возможности для продолжения учёбы.

Малые народные училища имели двухлетний срок обучения.

В них преподавали чтение, письмо, священную историю, катехизис, рисование, элементарные курсы арифметики и грамматики.

Главные народные училища были открыты в 25 губернских городах. Обучение в них велось 5 лет. Первые два класса соответствовали программе малых училищ. В 3—4-х классах (4-й класс был двухгодичным) обучение велось закону божьему, арифметике, геометрии, физике и механике, всеобщей и русской истории, естественной истории, архитектуре с чтением планов, а для желающих — латинскому и новым языкам.

Во вновь созданных школах вводились единые сроки начала и окончания занятий, классно-урочная система преподавания, создавалась методика преподавания дисциплин, единые учебные планы. По-прежнему приоритет отдавался воспитанию, под которым понимали верноподданническое служение феодально-крепостническому государству.

Малые и главные народные училища наряду с сословными школами, университетом и гимназиями при нём составляли, таким образом, структуру системы образования в России к концу XVIII столетия. По подсчётам специалистов, в стране тогда имелось 550 учебных заведений с общим числом 60—70 тысяч учащихся, не считая домашнего обучения. И всё-таки, несмотря на подъём просвещения, в среднем образование в России конца XVIII века получали два человека из тысячи.

Главной задачей обучения и воспитания молодого поколения было формирование истинного сына Отечества. Это обстоятельство и определило выбор документов, публикуемых в данном разделе. Их два — статья первого русского революционера А. Н. Радищева и учебник для малых и главных училищ.

Статья А. Н. Радищева (1749—1802) «Беседа о том, что есть сын Отечества» была опубликована в журнале «Беседующий гражданин» в 1789 году, за год до выхода «Путешествия из Петербурга в Москву». Авторство А. Н. Радищева было установлено только в 1908 году, и статья не фигурировала в ходе суда над А. Н. Радищевым. Не была она и включена в состав первого собрания сочинений, опубликованного его сыновьями в 1806—1811 годах.

Отвечая на вопрос, кто достоин звания истинного сына Отечества, А. Н. Радищев даёт однозначный ответ — свободный человек. «Человек, человек потребен для ношения имени сына отечества!» — восклицал А. Н. Радищев. И действительно, в его статье ни сам крепостной раб, ни его владелец не могут быть названы подлинными сынами Отечества. «Человек существо свободное, поелику одарено умом, разумом и свободною волею». Истинный сын Отечества — честолюбив, благонравен, благороден. Честолюбие его — в уважении к себе и в стремлении к справедливости в обществе, в котором он живёт. Благонравие (нравственность) такого человека заставляет его совершенствоваться на благо Отечеству. Благородство — это благородные поступки, которые совершает человек, движимый честью в интересах людей, «воздавая каждому по достоинству и по предписуемым законам естества и народоправления».

Таким образом, А. Н. Радищев, руководствуясь теорией естественного права, по которой все люди от природы равны, исходя из идеи примата человеческого разума, ведёт борьбу за освобождение человека, за человеческое равенство. В тогдашних русских условиях это были революционные идеи.

Совсем по-другому, с позиций господствующего класса, даётся ответ на вопрос, кто есть истинный сын Отечества, в «Книге о должностях (долге, обязанностях. — Сост.) человека и гражданина». Книга «О должностях…» была впервые издана в 1783 году и неоднократно переиздавалась. Она служила основным учебником, который изучался в главных и малых народных училищах. Как считают составители «Сводного каталога русской книги XVIII в.», книга «О должностях…» была написана известным австрийским педагогом Иоганом Игнацем Фельбигером (1724—1788). По этой книге велось преподавание в сербских школах на территории австрийской монархии. Русский перевод с немецкого был, по всей вероятности, просмотрен и отредактирован с участием Екатерины II и Ф. И. Янковича. Часть книги И. И. Фельбигера, касающаяся крестьян, на русский язык не переводилась.

При чтении книги сразу бросается в глаза, что слова «человек» и «гражданин» сменились словом «подданный». Известный советский исследователь русской литературы XVIII века Г. П. Макогоненко назвал книгу «манифестом педагогических воззрений русского самодержавия». И действительно, уже на первых страницах книги «О должностях…» проводится мысль о том, что человеческое счастье и благополучие зависят не от занимаемого места в обществе, а от внутреннего душевного состояния. «Истинный сын Отечества должен привязан быть к государству, образу правления, к начальству и к законам». Как прямое противопоставление радищевским честолюбию, благонравию и благородству формулируются три главные черты истинного сына Отечества: 1) «не делать ничего предосудительного в рассуждении правительства»; 2) повиновение законам; 3) «упование на прозорливость и праводушие правителей». Таково было кредо крепостников, изложенное в книге «О должностях человека и гражданина». Одновременно с этим книга содержит многочисленные правила поведения, советы по ведению хозяйства и т. п., написанные с позиций здравого смысла. Это делало учебник своеобразной энциклопедией нравов и жизненных установок, характерных для того времени.

И радищевская «Беседа», и книга «О должностях…» блестяще иллюстрируют два полюса русской общественной мысли — революционный и дворянско-монархический.

А. Н. РАДИЩЕВ

БЕСЕДА О ТОМ, ЧТО ЕСТЬ СЫН ОТЕЧЕСТВА

— Не все рождённые в отечестве достойны величественного наименования сына отечества (патриота). Под игом рабства находящиеся не достойны украшаться сим именем. — Поудержись, чувствительное сердце, не произноси суда твоего на таковые изречения, доколе стоиши при праге[623].

— Вступи и виждь! Кому не известно, что имя сына отечества принадлежит человеку, а не зверю или скоту или другому бессловесному животному? Известно, что человек существо свободное, поелику одарено умом, разумом и свободною волею; что свобода его состоит в избрании лучшего, что сие лучшее познает он и избирает посредством разума, постигает пособием ума и стремится всегда к прекрасному, величественному, высокому. Всё сие обретает он в едином последовании естественным и откровенным законам, инако божественными называемым, и извлечённым от божественных и естественных гражданским, или общежительным.

— Но в ком заглушены сии способности, сии человеческие чувствования, может ли украшаться величественным именем сына отечества?

— Он не человек, но что? он ниже скота; ибо и скот следует своим законам, и не примечено ещё в нём удаления от оных. Но здесь не касается рассуждение о тех злосчастнейших, коих коварство или насилие лишило сего величественного преимущества человека, кои соделаны чрез то такими, что без принуждения и страха ничего уже из таких чувствований не производят, кои уподоблены тяглому скоту, не делают выше определённой работы, от которой им освободиться нельзя; кои уподоблены лошади, осуждённой на всю жизнь возить телегу, и не имеющие надежды освободиться от своего ига, получая равные с лошадью воздаяния и претерпевая равные удары; не о тех, кои не видят конца своему игу, кроме смерти, где кончатся их труды и их мучения, хотя и случается иногда, что жестокая печаль, объяв дух их размышлением, возжигает слабый свет их разума и заставляет их проклинать бедственное своё состояние и искать оному конца; не о тех здесь речь, кои не чувствуют другого, кроме своего унижения, кои ползают и движутся во смертном сне (летаргия), кои походят на человека одним токмо видом, в прочем обременены тяжестию своих оков, лишены всех благ, исключены от всего наследия человеков, угнетены, унижены, презренны; кои ничто иное, как мёртвые тела, погребённые одно против другого; работают необходимое для человека из страха; им ничего, кроме смерти, не желательно и коим наималейшее желание заказано и самые маловажные предприятия казнятся; им позволено только расти, потом умирать; о коих не спрашивается, что они достойного человечества сделали? какие похвальные дела, следы прошедшей их жизни, оставили? какое добро, какую пользу принесло государству сие великое число рук?

Брат мой Егор приехал в Москву из Петербурга для взятия полковых письменных дел от первого Московского полка, в котором тогда ещё служил сержантом. Он выпросил меня из Московской в Петербургскую школу, куда я с ним отправился и приехал в Петербург. Брат мой Василий выпущен был с прочими из школы сержантом, а как по выпуске их было много в школе ваканций, то старанием брата моего Василия определён я прямо в первый класс в Чертёжную школу. В оной тогда было три класса, в каждом положено по десяти учеников из дворян и офицерских детей; жалованье было определено в третьем классе по двенадцати, во втором по осьмнадцати, и первом но двадцати четыре рубли в год, да в той же школе было на казённом содержании, из пушкарских детей, которые в школе и жили, шестьдесят человек. Из чертёжных учеников выпускали в артиллерийскую службу, из коих ныне в генерал-поручиках и генерал-майорах, а некоторые и кавалеры[219] есть; а из пушкарских детей[220] выпускали в мастеровые, в писари полковые и канцелярские. Над оною школою был директором капитан Гинтер, человек прилежный, тихий и в тогдашнее время первый знанием своим, который всю артиллерию привёл в хорошую препорцию. Я по своей охоте, сверх школьного учителя, сыскав хороших себе посторонних мастеров, хаживал к ним учиться рисовать. Писал я также несколько живописи, разные картины, ландшафты и портреты, из масляных красок; в школу прихаживали многие офицеры смотреть моих рисунков, а от похвалы оных смотрителей умножалась во мне прилежность и охота к рисованию. Директор наш Гинтер бесподобен был Алабушеву: отменно меня и других учеников хвалил за рисованье.

В 743 году назначили из артиллерийской школы выпуск, между прочим и я был в числе оных. Я приготовил артиллерийские чертежи и многие рисунки на экзамен, а между тем командирован был на заводы в Сестребек[221], для рисованья вензелей и литер на тесаках, которые готовились для корпуса Лейб-компании; по возвращении моём с Сестребека взят был в Герольдию, для рисования дворянских гербов на лейб-компанцев, чем они тогда удостоены были все. Потом представили нас к фельцехмейстеру князю Гесенгомбургскому: пожалован был фурьером[222]. По выпуске моём из школы директор наш, капитан Гинтер, причислил меня в свою роту и к лаборатории, для рисования планов, в которой тогда был фейверкором[223] Иван Васильевич Демидов. […]

В. Н. ТАТИЩЕВ

РАЗГОВОР ДВУ ПРИЯТЕЛЕЙ О ПОЛЬЗЕ

НАУКИ И УЧИЛИЩАХ[224]

1. Вопрос. Мой государь! Я, видя ваши поступки с вашим сыном, которого вы хотя одного имеете, но не пожалели в так молодых летах от себя отлучить и в чужестранный училища послать, прихожу в недоумение, какую бы вы из того пользу иметь чаяли. Ибо, по моему мнению, в детях нам наибольшая есть польза, когда их но очах имеем, по нашей воле содержим, и наставляем, и ими веселимся. Противно же тому, отлуча онаго и не всегда ведая о состоянии его, о паче[225] о благополучии сумневаяся, в страхе и печали пребывать и онаго ищемаго увеселения добровольно лишиться нуждно.

Ответ. Любезный мой друже! Вы мне положили вопрос, видится, иротиво вашего благоразумия, и что вы о увеселении от детей полагаете, оное токмо видимое, а не истинное. Истинное бо увеселение в детех есть разум а способность к приобретению добра, а отвращению зла. Разум неё без научения и способность без привычки или искуства приобретена быть не может. И тако, чтоб разумен был, надобно ему прежде учиться; естьли же того со младенчества не приобретёт, то он, в природной злости и невежестве остався, буйством и непорядками всегдашную печаль и страх вечной погибели, противно же тому, во младенчестве малым отлучением опечаля, разумом науки вечное увеселение приносить будет.

2. Ваше, мой государь, рассуждение изрядно, токмо мне сумнительно, чтоб подлинно благополучие человека в науке состояло, ибо приклады[226] видим довольные, что неучёные в великом благополучии, богатстве и славе, а учёные в несчастий, убожестве и презрении находятся.

Ответ. Вы, по-видимому, истину сказали, и нам так весьма со стороны кажется, что кто в богатстве и славе живёт, тот в совершенном благополучии живёт, токмо в том весьма ошибаемся. Ибо ежели б на их внутреннее состояние посмотрели, то б, конечно, иначе разсуждали, и суще нашли бы, что оные от недостатка разума всегда тем, что они есть и что имеют, недовольны, но всегда большаго, чести, или увеселения, или богатства желая, а довольно никогда получить могуще, непрестанно совестию мучася, в беспокойстве пребывают. Противно же тому, разумный человек, невзирая на других об нём мнения, сам всем доволен и совестию спокоен; а когда оное приобрёл, то ему равно как бы он всея земли владетель был.

3. Сие хотя правда, что благоразумной человек и в убожестве довольнее, нежели глупый в богатстве и чести, но я вас прошу прежде мне сказать, что есть наука.

Ответ. Наука главная есть, чтоб человек мог себя познать.

 4. Сия отповедь приводит меня в недоумение, ибо не мню, чтоб человек как бы оной глуп ни был, да себя не знал.

Ответ. Правду вы сказали, что он может имя своё знать и чувствами внешнее, а не внутреннее познавать, да сие не довольно. […]

8. Что есть добро?

Ответ. Разумеем такое обстоятельство, через которое мы можем истинное наше благополучие приобрести и сохранить.

9. Что разумеете истинное благополучие человека?

Ответ. Истинное совершенство, постоянное пребывание и сущее удовольствование или исполнение воли человека, из которых происходит высшее благополучие, то есть спокойность души или совести, и о сих нуждно человеку крайне прилежать.

10. Что есть зло?

Ответ. Есть такое обстоятельство, которое в чём-либо добру противится, яко или совершенство разрушает, или пребывание прекращает, или удовольствие отъемлет и к приобретению или сохранению оных препятствует. И сих человеку с крайнею возможностию надобно беречись и бежать… […]

29. Како разделяется возраст человека?

Ответ. Состояние человека по возрасту разделяли многие разным счислением лет, яко по 7-и, 9-ти и до 10-ти лет, но большая часть разделяется тако: 1) стан младенчества, от рождения до 12 лет, 2) юношества, от 12 до 25, 3) мужества, от 25 до 50, 4) старости, от 50 лет и далее. И сие весьма с природою согласует, зане и страсти его то изъявляют.

30. Что примечаем в младенчестве человека?

Ответ. Младенчество когда человек родится, то чрез немалое время ничто в нём более видим, как ест и спит, а потом, когда мало что увидя света, получит силу поятия и возможность члены своя, яко язык, и руки, и ноги, употреблять, по оскудевающей памяти и лишением разсуждения к различным бедам подвержен. В котором призрение и научение от других необходимо нуждно, ибо естьли б его никто не научил, то б имея паче всех животных способнейший к речению язык, ничего сказать и своё желание другим объявить или других познать не мог. И хотя воля к благополучию в нём некоторые возбуждения делает, но за недостатком разума и искусства весьма в смешных и непотребных дедах оное у него состоит, и яко действо его ничто суть, тако и желание ни к чему иному, как спать, пить, есть и играть склонны, для котораго он все лучшие и полезнейшие дела презирает и оные сим предпочитает. Он упрям, не хочет никому повиноваться, разве за страх наказания; свиреп, зане[227] может за малейшую досаду тяжчайший вред лучшему благодетелю учинить; непостоянен, зане как дружба, так и злоба недолго в нём пребывает, и чего прилежно ищет получа, бросает, и всегда новаго хочет; суеверен, зане от недостатка разсуждения всё, что ему скажут, тому верит; любопытен, ибо о всём спрашивает и знать хочет, и для того к научению лёгких наук, о котором немного думать надобно, он лучшее время имеет. Того ради детей в языках от самаго младенчества обучать нуждно и способно, зане его ум власно как мягкой воск, к которому всё легче прилепится, но когда застареет, не скоро изкорениться уже может.