Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей
Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
В очередь, сукины дети, в очередь!
Кинематограф у женщин единственное утешение в жизни.
– И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
– Гм… Да ведь других нет…
– Вот никаких и не читайте!
– Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь объяснить этой даме.
– Я на колчаковских фронтах ранен.
На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
Разруха не в клозетах, а в головах.
Отлезь, гнида!
— Я – Швондер!
Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю – у меня на морде – белое пятно.
Потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке.
А вот по глазам — тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза — значительная вещь. Вроде барометра. Все видно — у кого великая сушь в душе, кто ни за что ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится.
То есть, он говорил? Это еще не значит быть человеком.
– Хочу предложить вам взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
– Нет, не возьму.
– Почему же вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– Жалеете по полтиннику?
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.
– Почему, собственно, вам не нравится театр?
– Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
— Мы, управление дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…
— Кто на ком стоял?
Взять всё, да и поделить…
Вот всё у вас как на параде. Салфетку — туда, галстук — сюда. Да “извините”, да “пожалуйста-мерси”. А так, чтобы по-настоящему, — это нет.
– Бить будете, папаша?
– В спальне принимать пищу, в смотровой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!..
Похабная квартирка.
– Да что вы всё… То не плевать. То не кури. Туда не ходи… Что уж это на самом деле? Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даёте?!
Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему.
— Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало бы арестовать.
— А за что?
— Вы ненавистник пролетариата!
— Да, я не люблю пролетариата.
– Это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
– Нас.
– Боже, пропал калабуховский дом!
– Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского.
– Прошу занести эти слова в протокол!
— Как же вам угодно именоваться?
— Полиграф Полиграфович.
— Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?
— Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош.
— Ничего подобного! На нем есть теперь калоши и эти калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года.
Завтра я тебе устрою сокращение штатов.
Где же я буду харчеваться?
Желаю, чтобы все!
— Во-первых, мы не господа!
— Во-первых, вы мужчина или женщина?
Неприличными словами не выражаться!
Ничего делать сегодня не будем. Во-первых, кролик издох, а во-вторых, сегодня в Большом – “Аида”.
– Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны.
Кто убил кошку у мадам Поласухер?
Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и о медицине.
Я на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть.
– Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю.
– Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку.
– Что вам надо?
– Говорящую собачку любопытно поглядеть.
Мы в университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили.
– Что-то вы меня, папаша, больно утесняете.
Никого драть нельзя! Запомни это раз и навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением.
Источник: Quote-Citation.Com
Ïî äîëãó ñëóæáû ÷àñòî ïðèõîäèòñÿ ñîïðîâîæäàòü ñâîèõ ïîäîïå÷íûõ áàáóëåê â ïîëèêëèíèêó, èç ïîëèêëèíèêè. Íåêîòîðûå, åñëè ñîâñåì ïëîõî õîäÿò, çàêàçûâàþò òàêñè. Íåêîòîðûå ïðîñÿò ïðèäòè ïîðàíüøå è ñ ìîåé ïîìîùüþ ïîòèõîíüêó-ïîìàëåíüêó ïðîéòèñü ýòè 100 – 150 ìåòðîâ ïî ñîëíûøêó, ëþäåé ïîñìîòðåòü, ñåáÿ ïîêàçàòü. Íó, ïëåòåìñÿ, ÷òî óæ, äåðæèò ìåíÿ ïîä ðó÷êó, ïðèñàæèâàåìñÿ íà ñêàìåå÷êè, îñòàíàâëèâàåìñÿ ïåðåáðîñèòüñÿ ïàðîé ôðàç ñî çíàêîìöàìè. Ñëîâîì, äëÿ íåêîòîðûõ áàáóëåê, òàêîé ïîõîä – ñîáûòèå ýïîõàëüíîå.
Âîò è ñåãîäíÿ. Òóäà – èáî â ãîðó – ïîåõàëè íà òàêñè. À îáðàòíî ðåøèëè “ïðîãóëÿòüñÿ”. Õîðîøàÿ àëëåéêà âäîëü âñåãî ïîñåëêà, ñ ëàâî÷êàìè, öâåòàìè-êóñòèêàìè, èäòè ñ ïîë÷àñà ñàìûì-ñàìûì ìåäëåííûì øàãîì. Íó âîò è èäåì.
Ïî ýòîé æå àëëåéêå êóðñèðóþò ìàìû ñ êîëÿñêàìè, áåç êîëÿñîê ñ ÷àäàìè íà ñàìîêàòèêàõ è ãèðîñêóòåðàõ, íà âåëîñèïåäèêàõ è âåëîñèïåäàõ. Ïðîñòî ïåøî÷êîì âûãóëèâàåò ìàëûøíþ.
Ïàðî÷êà òàêèõ ìàìåíåê øëè ìåäëåííåå íàñ, î ÷åì-òî áåñåäóÿ ìàòîì è ìåæäîìåòèÿìè. Îäíà êàòèëà îòïðûñêà íà òðåõêîëåñíîì âåëîñèïåäå ñ ðó÷êîé, îòïðûñê âòîðîé – ëåò 8-9, íàðåçàë êðóãè âîêðóã äà îêîëî. Êðóãè ñïåðâà áûëè íåáîëüøèìè, ïîä ãîðó áûñòðî, íà ãîðêó ñ óñèëèÿìè. Âñÿêèé ðàç ìíå ïðèõîäèëîñü îòòàñêèâàòü áàáêó ñ äîðîãè äîáðà ìîëîäöà, è òî ëèøü ïîòîìó, ÷òî â çâîíîê îí íå çâåíåë, à îðàë:
– Ìààì, ìàààì!, ñìîòðè, êàê ÿ! – è ñòàâèë ñâîåãî “êîíÿ” íà äûáêè. Íà äûáêàõ ïðîåçæàë ìèìî ìàìåíüêè, ìèìî íàñ óæå íà äâóõ êîëåñàõ. Ðàç 10-15 ïðîåõàëñÿ. Ìàìêå, åñëè ÷åñòíî, âîò ïîõ è íàõ íà ïîäâèãè ñûíî÷êà. È áðîâüþ â åãî ñòîðîíó íå âåäåò.
Áàáêà ìîÿ óæå ÷óòü íå ïëà÷åò, ãóáåøêè òðÿñóòñÿ, ðóêè äðîæàò. Óñòàëà óâîðà÷èâàòüñÿ è áîèòñÿ, ÷òî íå óñïååò ïîñòîðîíèòüñÿ. ß åå ïåðåìåñòèëà ê îáî÷èíå. Íó òàê åùå õóæå: ìíå ïðèõîäèëîñü ñïÿ÷èâàòüñÿ, áàáêå òîæå, òîãî è ãëÿäè – çàãóäèì îáå â êþâåò.
Íà ëàâî÷êå áû ïåðåæäàòü – òàê äî ëàâî÷êè äîéòè íàäî.
À òîãî æ ïàöàíà – íó íåðåàëüíî ðàçäèðàåò, çàåçæàåò íà ãîðó ïîäàëüøå è ñúåçæàåò “ñ âåòåðêîì”, è – ìîë÷à æå, ïàðàçèò. Îãëÿíóñü – ñäåðíó áàáêó ñ äîðîæêè, òàê è èäåì – âåð÷ó ãîëîâîé, áàáêà íà ðóêå âèñèò, çàäûõàåòñÿ, ïñèõóåì. È âîò õðåí çíàåò – âðîäå áû íè÷åãî òàêîãî ïàöàí è íå äåëàåò, íó êàòàåòñÿ è êàòàåòñÿ, ãäå æ åìó åùå êàòàòüñÿ, êàê áû…
È âîò íàñòàëà òàêè êóëüìèíàöèÿ.
Óåõàë, âèäàòü, â ñàìîå íà÷àëî àëëåè, ñòàë ñúåçæàòü, ñêîðîñòóõà ðàñòåò, ïîïûòàëñÿ íàïðîòèâ ìàìêè âçäûáèòü âåëèê, íå óäåðæàëñÿ, ïîëåòåë íà íàñ.
Áàáêà ïðûãíóëà, âûðîíèëà êëþøêó, ëÿïíóëàñü íà ïÿòóþ òî÷êó, íå äåðæèñü çà ìåíÿ – òàê è ðàñøèáëàñü áû ê åäðåíÿì, ìåíÿ òîæå ìîòàíóëî, ñóìêè-ïàêåòû âûïàëè, áóìàæêè íîñèò âåòåð, áàáêà ïëà÷åò.
Áðîñèëà åå, ñõâàòèëà ìåëêîãî âìåñòå âåëîñèïåäîì çà øêâàðíèê, ïîäòàùèëà ê ìàìåíüêå:
– Çàáèðàé åãî è ïðîâàëèâàéòå îòñþäà íà-é, îáà.
Íó, ÷òî òóò íà÷àëîñü!
È ÷òî ÿ ïîðî÷íàÿ æåíùèíà íèçêîé ñîöèàëüíîé îòâåòñòâåííîñòè, çëàÿ ñóêà, è ÷òî îíæååùåðåáåíîê è âñå òàêîå ñàìîå.
Âûñëóøàëà ìîë÷à. Ïîòîì ãîâîðþ:
– ß ñåé÷àñ âûçûâàþ áàáóøêå ñêîðóþ, âåçåì, ñíèìàåì òðàâìû è ïîâðåæäåíèÿ, ñîñòàâëÿåì çàÿâëåíèå â ïîëèöèþ î íàåçäå Âàøåãî åùåðåáåíêà íà ïåøåõîäà ïðåêëîííîãî âîçðàñòà, âîò òàì è òîãäà âñå è ïîâåäàåòå. Ñâèäåòåëåé ïîëíî.
– Õà-õà-õà,-òèïà, – îí íåñîâåðøåííîëåòíèé, åìó íè÷åãî íå áóäåò.
– Îí – íå ñèðîòà. Çà íåãî âïîëíå îòâåòèòå Âû. Çàïëàòèòå øòðàô, îïëàòèòå ëåêàðñòâà è ëå÷åíèå.
– Äà ïîïðîáóé!
– À ÷òî ïðîáîâàòü? ß òóò íå õàëàì-áàëàì, ÿ ïðè èñïîëíåíèè. Ñ ìåíÿ çà áàáóøêó ñïðîñÿò, íå äàé Áîã ÷òî. À êàêàÿ ìîÿ âèíà? Ýòî èç-çà Âàøåãî åùåæåðåáåíêà îíà ïîñòðàäàëà, ýòî Âû çà íèì íå óñëåäèëè. Ýòî Âàì áûëî íàñð*òü, ÷òî îí ìîæåò ñáèòü è áàáêó, è ÷üåãî-íèáóäü ìàëûøà.
Ïîøëà ïîäíèìàòü áàáêó, âûòèðàòü åé ñîïëè-ñëåçû, ïîäáèðàþ áóìàæêè.
Ñëûøó – ìíåòñÿ ÿæìàòü ñçàäè, ÿ ëåçó â òåëåôîí.
– Ìîæåò, ðåøèì êàê-òî?
– Ñïåðâà âðà÷à áàáóøêå âûçîâó.
(ß-òî âèäåëà è çíàþ, ÷òî îíà õîòü è ëÿïíóëàñü, íî îò ñòðàõà, è íà ìÿãêîå ìåñòî, íè÷åì íå óäàðèëàñü, êðîìå çàäíèöû, à ÿæìàòü òîãî íå âèäåëà, íå äî òîãî åé áûëî, ÿçûêàìè ñëèïëèñü ñ ïîäðóæåíöèåé).
Áàáóëüêå óæå è æàëêî ýòèõ ïðèäóðîøíûõ, äàâàé ãîâîðèòü, ÷òî íè÷åãî íå áîëèò, ÷òî âñå íîðìàëüíî è ò.ä.
Çàêîí÷èëîñü òåì, ÷òî ÿæìàòü êóïèëà áàáóøêå íà îâîùíîì ðàçâàëå äûíþ, ïåðñèêîâ è ãðóø. Íó è ÿ åé ïîîáåùàëà, ÷òî åñëè åùå ðàç óâèæó åå îòïðûñêà, ãîíÿþøåãî íà âåëèêå ñðåäè ñòàðóõ è äåòåé – ìàëî åé íå ïîêàæåòñÿ.
Ìû øëè äîìîé è ñëûøàëè, êàê âûë åùåæåðåáåíîê ïðè ïîëó÷åíèè ëþëåé.
Õîòÿ íàäî áûëî áû åé ñàìîé áàøêîé îá àñôàëüò áèòüñÿ, òîé ÿæìàòåðè.
- Абыр-абырвалг!
- – А где же я должен принимать пищу?
- – В спальне!
- — А фамилию позвольте узнать?
— Фамилию? Я согласен наследственную принять.
— А именно?
— Шариков. - Бить будете, папаша?
- Вот всё у нас как на параде: салфетку туда, галстух сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по—настоящему, это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- В очередь, сукины дети, в очередь!
- Все пойдет как по маслу: сначала — по вечерам — пение, потом в сортирах лопнут трубы…
- – В спальне принимать пищу, в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан! Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной!
- Вчера котов душили—душили, душили—душили…
- – Вы ненавистник пролетариата!
- – Да, я не люблю пролетариата.
- — Вы не хотите помочь голодающим детям?!
— Нет. Не хочу. - Где же я буду харчеваться?
- Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять все, да и поделить!
- Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!
- Дворники из всех пролетариев — самая гнусная мразь.
- Довольно обидны Ваши слова… Что я — каторжник, чтоб «шляться»?
- И переписку Энгельса… с этим .. как его … В печку!
- — И почему это пролетарий не может снять свои гразные калоши внизу, а пачкает мрамор!
— Да у него ведь, Филипп Филиппыч, и вовсе нет калош!
— Ничего похожего! На нем теперь есть калоши — и это калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 17-го года! - Кто сказал пациенту: «Пес его знает!»?
- Кто убил кошку мадам Полосухиной?!!
- Может, Зинка взяла?
- Мы в университетах не обучались…
- Мы знаем об его работах! Мы целых пять комнат хотели ему оставить!
- — Мы к вам, профессор, вот по какому делу! Мы, управление нашего дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома!
— Кто на ком стоял??? - Мы сегодня ничего делать не будем: во-первых, кролик издох, а во-вторых, в Большом — «Аида».
- Неприличными словами не выражаться!
- – Не читайте до обеда советских газет.
— Гм… Да ведь других нет.
— Вот никаких и не читайте. . - — Ни в каком календаре ничего подобного быть не может!
— Довольно удивительно — когда у вас в смотровой висит!
— Ну и где?
— Да вот — 4 марта празднуется.
— Да, действительно. В печку егосейчас же. - Но ведь нельзя же так… С первым встречным… Только из-за служебного положения…
- Ну, желаю, чтобы все!
- … Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Все будет как по маслу: вначале — каждый вечер — пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и т.д…
- Обыкновенная прислуга, а форсу — как у комиссарши.
- Отлезь, гнида!
- Ошейник все равно что портфель…
- — Позвольте, а что вы будетее делать с трупами кошек?
— На польты пойдут! - Пойти, что-ль, пожрать. Ну их в болото.
- Потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке.
- Похабная квартирка!..
- Почему убрали ковер с парадной лестницы? М? Что, Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд дома на Пречистенке нужно забить досками, а ходить кругом, вокруг, через черный вход?
- — Предлагаю вам взять несколько журналов — в пользу детей Германии! По полтиннику штука!
— Нет, не возьму.
— Но почему вы отказываетесь?
— Не хочу.
— Вы не сочувствуете детям Германии?
— Сочувствую.
— А, полтинника жалко?!
— Нет.
— Так почему же?
— Не хочу. - Сегодня мы работать не будем: кролик издох, а в Большом — «Аида».
- Слоны — животные полезные.
- Спаньё на полатях отменяется.
- Театр — это дуракаваляние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
- У самих револьверы найдутся…
- Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
- Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются.
- Человеку без доку’ментов строго воспрещается существовать!
- Чисто, как в трамвае!
- Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стёкла, потушила все лампы? Да её вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!» — Я смеюсь. Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займётся чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой.
- Холодными закусками и супом закусывают только недорезаные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.
- Я красавец! Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
- Я на своих 16-ти квадратных аршин сидел и сидеть буду!
- -Я на колчаковских боях ранен был!
- Я не господин, господа все в Париже!
Цитаты из кинофильмов и мультфильмов
В фильме В. Бортко “Собачье сердце” (1988) есть немало конфликтных эпизодов, один из которых интересно разобрать с точки зрения психологии. Это первая встреча профессора Преображенского (Е. Евстигнеев) с председателем домкома Швондером (Р. Карцев).
– Мы новое домоуправление нашего дома.
Профессор применил несколько любопытных психологических приёмов, и избежал ряда ошибок, что в результате привело к успешному (для него) разрешению конфликта (хотя и временному, как показали дальнейшие события с участием Шарикова).
кадры из фильма “Собачье сердце”
Швондер, придя с тремя товарищами, поставил вопрос об уплотнении.
– Вы занимаете чрезмерную жилплощадь.
Он попросил отказаться от двух комнат, от столовой и от смотровой. Но Преображенский категорически отказался:
– Я живу и работаю в 7 комнатах. И желал бы иметь восьмую. Она мне необходима про библиотеку.
… я не Айседора Дункан. Я буду обедать в столовой, оперировать в операционной. Передайте это общему собранию.
В ответ Швондер угрожает обратиться в высшие инстанции, и Преображенский просит “минуточку подождать”.
Он звонит некому Петру Александровичу и сообщает, что отменяет все операции, и вообще прекращает работу. Ведь пришли люди и терроризировали его.
– Как угодно, но чтобы это была такая бумажка, чтобы ни Швондер, ни кто другой не мог даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка, фактическая бумажка, броня!
Собеседник просит к телефону Швондера, и тот после краткой беседы, потрясенный, отступает.
кадры из фильма “Собачье сердце”
Однако конфликтная ситуация на этом не заканчивается. Товарищ Вяземская, как заведующая культ отделом дома, предлагает профессору купить несколько журналов в пользу детей Германии.
– Нет, не возьму.
– Но почему вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– А, полтинника жалко.
– Нет.
– Так почему?
– Не хочу.
Вяземская, угрожающе тыча журналами, утверждает, что профессора следовало бы арестовать.
кадры из фильма “Собачье сердце”
– За что?
– А вы не любите пролетариат.
– Да. Я не люблю пролетариат. Зина! Подавай, голубушка, обед. Вы позволите, господа?
Члены домоуправления мрачно вышли, на этом эпизод закончился. Профессор эффективно решил конфликт в свою пользу. Давайте разберём его поведение.
Чёткие цели
Преображенский поставил перед собой 2 задачи:
1. Решить проблему (отстоять комнаты в квартире).
2. Сохранить чувство достоинства.
Преображенский мог бы начать кричать: “я буду жаловаться! Вы у меня попляшете!”. Но не сделал этого, экономя время и силы. Вместо этого действовал точно и четко.
Профессор также мог полебезить, поугодничать перед вторгшимися. Это могло помочь сгладить конфликт. Но предпочёл резко высказать, что думает.
Он поступил как грамотный опытный психолог, действуя строго согласно обстановке и поддерживая постоянный вербальный контакт с противником.
кадры из фильма “Собачье сердце”
Разумное чередование действий
Прежде всего, выяснил цели гостей и сразу же отверг их претензии. Услышав в ответ угрозу обратиться в “вышестоящие инстанции” Преображенский опередил Швондера и сам обратился туда. Он использовал “метод арбитража”, обратившись к “верхним” органам власти, причём только когда это стало необходимо.
Возможные ошибки
1. Профессор мог бы вспылить и выгнать пришедших. Понятно, что это вызвало бы резкое противодействие, ответные негативные эмоции.
– Во-о-он!
кадр из фильма “Иван Васильевич меняет профессию”
2. Или мог бы запаниковать, поспешно пойдя на уступки. И в данной ситуации это наверняка привело бы к усилению давления: Швондер вполне мог со временем потребовать освободить еще пару комнат, потом еще пару и т.д.
3. Мог бы впасть в ступор, неуверенно пробормотав что-нибудь вроде “я подумаю”. В таком случае пришедшие восприняли бы это как слабость и увеличили свой напор.
Однако Преображенский действовал решительно, не выходя за рамки, и выбрал оптимальное для ситуации поведение.
кадр из фильма “Собачье сердце”
https://slide-share.ru/slide/4516758.jpeg
Чему можно научиться?
Выдержке и самообладанию. Просчету возможных шагов противника. Умению вовремя (и только при необходимости) прибегать к помощи посредников.
Ведь порой мы нарушаем элементарные психологические правила, чересчур нагнетая обстановку, идем на поводу у эмоций. Или проявляем чрезмерную нерешительность, или позволяем овладеть собой страхам, беспокойству, тревожности.
Вдумчивый просмотр сцен конфликтов в художественных фильмах может помочь скорректировать свое состояние и поведение.
Нравится ли вам фильм “Собачье сердце”? Как оцениваете игру актёров?
Если статья интересна, ставьте лайк и подписывайтесь на канал.
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
– Как это вам, Филипп Филиппович, удалось подманить такого нервного пса?
– Лаской, лаской. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом.
– Террором ничего поделать нельзя. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать.
Они думают, что террор им поможет. Нет, нет, не поможет.
Какой бы он ни был – белый, красный, даже коричневый.
– Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
– Прошу вас.
– Здравствуйте, профессор.
– Сколько вам лет, сударыня?
– О, профессор… Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
– Лет, я вам говорю, сколько?
– Честное слово… Ну, 45.
– Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
– Я вам как одному, как светиле науки.
– Сколько вам лет, сударыня?
– Это просто ужасно. 51.
– Похабная квартирка. Но до чего хорошо. А на какого чёрта я ему понадобился?
Неужели же жить оставит? Вот чудак. Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ахнуть.
– А сову эту мы разъясним.
– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
– Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь.
А во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.
– Во-первых, мы не господа.
– Во-первых, вы мужчина или женщина?
– Какая разница, товарищ?
– Я женщина.
– Мы – новое домоуправление нашего дома. Я – Швондер, она – Вяземская.
Товарищ Пеструхин и товарищ Жаровкин.
– Скажите, это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
– Нас.
– Боже, пропал дом. Что будет с паровым отоплением?
– Вы издеваетесь, профессор?
– Да какое там из…
– Мы к вам, профессор, вот по какому делу. Мы, управление нашего дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
– Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
– И где же я должен принимать пищу?
– В спальне.
– Это какой-то позор…
– Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу…
– Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?
– …Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей Германии.
– По полтиннику штука.
– Нет, не возьму.
– Но почему вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– А, полтинника жалко?
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.
– Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом вас следовало бы арестовать.
– За что?
– А вы не любите пролетариат.
– Не скажите, Филипп Филиппович все утверждают, что новая очень приличная, 30 градусов.
– А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых.
– А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули.
– Вы можете сказать, что им придёт в голову?
– Всё что угодно.
– Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики.
Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.
– Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть надо уметь.
А представьте себе, что большинство людей есть вовсе не умеют.
Нужно не только знать, что есть, но и когда, как, и что при этом говорить.
А если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет:
…не говорите за обедом о большевизме и о медицине.
– И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
– Да ведь других нет.
– Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике.
И что же вы думаете?
Те мои пациенты, которых я заставлял читать “Правду” теряли в весе.
Мало этого, пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.
– Опять общее собрание сделали.
– Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу.
Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.
– А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой?
Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы?
Да её вовсе не существует, доктор. Что вы подразумеваете под этим словом?
А это вот что. Когда я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер
начну в квартире петь хором – у меня настанет разруха.
– Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза
и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна – в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах.
– Контрреволюционные вещи говорите, Филипп Филиппович.
– А, ничего опасного. Никакой контрреволюции.
Кстати, вот ещё слово, которое я совершенно не выношу.
Абсолютно неизвестно – что под ним скрывается? Чёрт знает что.
– Мерси. Я вам сегодня вечером не нужен, Филипп Филиппович?
– Нет, благодарю вас. Мы сегодня ничего делать не будем.
Во-первых, кролик издох. А, во-вторых, в Большом “Аида”.
А я давно не слышал, помните дуэт? Ко второму акту поеду.
– Как это вы успеваете, Филипп Филиппович?
– Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
Я за разделение труда, доктор. В Большом пусть поют, я буду оперировать.
И очень хорошо. И никаких разрух.
– Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц. Инкогнито.
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда, спрашивается?
– Ошейник – всё равно что портфель. Я вытащил самый главный собачий билет.
– Профессия – игра на балалайке по трактирам.
Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной “Стоп-сигнал”.
– Значит, Тимофеевна, вы желаете озвездить свою двойню?
– Да мне бы имена им дать.
– Ну что ж, я предлагаю такие имена: …Баррикада, Бебелина, Пестелина…
– Нет, нет, нет. Нет. Лучше назовём их просто: Клара и Роза.
В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи.
– Профессор, на наших глазах происходит чудо.
– А вы знаете, что такое “абырвалг”? Это… ГЛАВРЫБА, коллега, только наоборот.
Это ГЛАВРЫБА.
– В очередь, сукины дети, в очередь!
– Примус. Признание Америки. МОСКВОШВЕЯ. Примус.
Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.
– Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха?
– Чего я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий – все в лаковых.
– А, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы понимаем-с!
Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15-ти комнат с ванными не жили.
Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право.
– Пальцами блох ловить! Пальцами! Не понимаю: откуда вы их только берёте?
– Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня любят.
– ДокУмент, Филипп Филиппыч, мне надо.
– ДокУмент? Черт… А может… как нибудь…
– Это уж, извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком…
– Но при чём тут домком?
– Как это при чём? Встречают, спрашивают – когда же ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?
– Довольно обидные ваши слова.
– Ну и что же он говорит, этот ваш прелестный домком?
– Вы его напрасно прелестным ругаете. Он интересы защищает.
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи. Трудового элемента.
– Вы что же, труженик?
– Да уж известно – не нэпман.
– Ну что же ему нужно в защиту ваших революционных интересов?
– Известно что – прописать меня.
Они говорят, где это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве.
– Но позвольте узнать, как же я вас пропишу? У вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
– Пропечатал в газете и шабаш.
– И как же вам угодно именоваться?
– Полиграф Полиграфович.
– А фамилию, позвольте узнать?
– Фамилию? Я согласен наследственную принять.
– А именно?
– Шариков.
– Бить будете, папаша?
– Идиот.
– Ты что это, леший, её по всей квартире гоняешь! Набирай вон в миску.
– Да что в миску, она в парадное вылезет.
– Ой, дурак. Дурак.
– До чего вредное животное.
– Это кого вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
– Кота я имею в виду. Такая сволочь.
– Я водочки выпью.
– А не будет Вам?
– Вот всё у вас, как на параде. Салфетку – туда, галстук – сюда.
Да “извините”, да “пожалуйста-мерси”. А так, чтобы по-настоящему. – это нет.
Мучаете сами себя, как при царском режиме.
– А как это “по-настоящему”, позвольте осведомиться?
– Желаю, чтобы все.
– Эту, как ее, переписку Энгельса с этим, как его, дьявол… с Каутским.
– Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
– Да не согласен я.
– Что, с Энгельсом или с Каутским?
– С обоими.
– Да, и что Вы можете со своей стороны предложить?
– Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то.
Голова пухнет! Взять всё, да и поделить.
– Кто убил кошку мадам Поласухер, кто?
– Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице.
– Да она меня по морде хлопнула! У меня не казённая морда!
– Потому что вы её за грудь ущипнули!
– Доктор, ради Бога, съездите с ним в цирк. Только посмотрите в программе – котов нету?
– И как такую сволочь в цирк допускают?
– Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.
– Однако не следует думать, что здесь какое-то колдовство или чудо.
Ничего подобного! Ибо чудес не бывает. Как это доказал наш профессор Преображенский.
Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.
– Я не господин. Господа все в Париже.
– Тем более не пойду на это.
– Да почему?
– Но вы-то не величина мирового значения.
– Ну где уж.
– Ну так вот. А бросить коллегу в случае катастрофы,
а самому выехать на мировом значении, это извините.
Я московский студент, а не Шариков.
– Я 5 лет выковыривал придатки из мозгов.
Вы знаете, какую колоссальную работу проделал. Уму непостижимо!
И спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы становятся дыбом?
– Исключительное что-то.
– Совершенно с вами согласен.
– Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю. Всё.
– Тем более, что Шариков ваш – прохвост. Вчера он взял в домкоме 7 рублей на покупку учебников. Собака!
– Позвольте вас спросить: почему от вас так отвратительно пахнет?
– Ну что ж, пахнет. Известно, по специальности.
Вчера котов душили-душили, душили-душили, душили-душили…
– Но позвольте, как же он служил в очистке?
– Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию.
Если я не ошибаюсь.
– Атавизм.
– Атавизм? А…
– Неприличными словами не выражаться!
– Так свезло мне, так свезло – просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моём происхождении нечисто.
Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке.