О пользе книг русского народа

V Международный книжный фестиваль, состоявшийся в Москве на прошлой неделе, должен был бы стать местом неспешного и неформального разговора о состоянии литературного процесса в России. В отличие от многочисленных выставок и ярмарок, этот фестиваль ориентирован не на рынок, не на продажу и продвижение новых изданий, а на то, чтобы организовать прямое общение между авторами, читателями и критиками. К этой триаде в последнее время добавились ещё две фигуры, на протяжении последних лет у нас в стране почти забытые, – редактора и переводчика.

Организатором фестивалей выступает Борис Куприянов, замечательный лидер московского книжного магазина «Фаланстер». Написав слово «лидер», я не ошибся: применительно к кооперативу «Фаланстер» невозможно говорить о «директоре» или тем более «хозяине», решения там принимаются коллективно, а неформальный авторитет Куприянова для сотрудников и посетителей магазина куда важнее, чем его формальный статус.

Работа «Фаланстера» – это не только продажа и распространение книг (некоторые посетители, не имея денег на покупки, берут там литературу взаймы, как в библиотеке). В конце концов, книги можно сейчас купить во многих местах, а можно и заказать по Интернету. Но есть задача, с которой ни одна, пусть и самая мощная, книготорговая сеть не справится, если даже осознаёт её необходимость. Надо создавать (или, точнее, возрождать) в России читателя.

Недавно в Высшей школе экономики на встрече, посвящённой десятилетию вузовского издательства, мне пришлось выслушать сетования нескольких ораторов по поводу того, что наша гуманитарная мысль 70 лет находилась «в изоляции». Отсюда вроде бы и все наши культурные, интеллектуальные и прочие проблемы. Однако странным образом именно на протяжении постсоветского периода стала бросаться в глаза изолированность и провинциальность нашей общественной мысли. Показателем является количество новых русских книг, переводимых на иностранные языки, оно упало критически. А если считать не художественную и научно-техническую, а социально-политическую, гуманитарную литературу, то здесь вообще катастрофа. Количество переводимых на Западе русских книг измеряется даже не десятками, а единицами. В советское время положение дел было заметно лучше. Если же мы посмотрим на количество западных книг, переводимых и издаваемых у нас, то неожиданно обнаружим ту же тенденцию. В категории non-fiction резко сокращаются и количество названий, и тиражи, и список имён. Вернее, сокращались до недавнего времени.

Да, в Советском Союзе существовала цензура. Но наличие запретов отнюдь не равнозначно изоляции и провинциальности. Чем-чем, а провинциальным обществом Советский Союз не был. И наряду с существованием целого ряда идеологических и политических табу (часто совершенно нелепых и абсурдных) велась большая работа по интеграции русскоязычного культурного пространства с мировым. Не только издавалась масса иностранных книг (начиная от художественной литературы, заканчивая философской классикой), но сложилась и великолепная школа переводчиков, редакторов и научных комментаторов, благодаря чему русскоязычные издания многих западных авторов выгодно отличались от переводных изданий на других европейских языках. Как ни парадоксально, наиболее табуированной зоной был как раз «западный марксизм», само существование которого то отрицалось, то осуждалось. Но даже тут всё обстояло не так просто. Когда нынешние публицисты начинают перечислять имена западных философов, историков и социологов, не печатавшихся в СССР, то почему-то забывают про Институт научной информации (ИНИОН), который регулярно выпускал реферативные сборники, куда включались сотни книг, недоступные для массового распространения. Рефераты ИНИОНа расходились в тысячах экземпляров, копировались и даже переписывались самиздатным способом (именно так я прочитал в советское время по-русски Хайдеггера, Ясперса и Хабермаса), а тексты, включённые в сборники, зачастую представляли собой просто сокращённый перевод книг, сделанный настолько качественно, добросовестно и бережно, что нередко от этого книги только выигрывали. Разумеется, тиражи сборников были не массовыми. Но дело в том, что сегодняшние «официальные» научные книги редко выходят тиражами намного большими, чем у советских изданий «для служебного пользования».

Провал, наступивший в 90-е годы, принято связывать с тяготами перехода к рынку, когда у людей не было денег на покупку книг, а у издателей – средств на публикацию произведений, не имеющих гарантированных шансов на коммерческий успех. И уж тем более не было денег на переводчиков и научных редакторов. Отчасти этот вакуум заполнялся иностранными фондами, субсидировавшими издание переводных книг. Но они финансировали не то, что нужно было российской культурной среде для её дальнейшего развития, а то, что сами считали нужным. В первую очередь, литературу, фактически являвшуюся пропагандистским материалом для распространения неолиберальной идеологии и учебниками для подготовки соответствующих кадров. Были, конечно, исключения, но они не делали погоды.

И всё же главная причина издательского кризиса была не в нехватке денег, а в исчезновении читателя. Именно советский период сформировал массовую читательскую аудиторию, с равным интересом бросавшуюся и на новинки научной фантастики, и на исторические исследования, и на книги о культуре. Огромные тиражи советских книг были рентабельны. И сохранись читательская аудитория сегодня в прежних масштабах, возрождение книжного дела стремительно произошло бы при первом же позитивном сдвиге в рыночной конъюнктуре.

В 2000-е годы книжный рынок действительно оживился, но подъём его не шёл ни в какое сравнение с тем, что было в советские времена. А главное, на первые места вышли издания коммерчески привлекательные, но интеллектуально бессмысленные. Поток литературного мусора заполонил книжные магазины, а серьёзная литература оказалась представлена преимущественно переизданиями классики – отечественной и зарубежной, научной и художественной. За классику не нужно платить авторские гонорары. Комментарии и переводы тоже можно взять готовые, из советского прошлого.

Итак, проблема не только в том, что сжался книжный рынок, а в том, что сегмент серьёзной литературы сжался ещё больше, чем общий объём продаж. Мы потеряли не только количество, но и качество. И причиной тому – исчезновение читателя. Нет больше советской интеллигенции, той, что читала «Новый мир», знала наизусть новинки американской фантастики, распространяла самиздат и работала в «закрытых институтах», мечтая о культурной открытости. Нет больше читателя, который с равным увлечением будет брать в руки отечественную книгу о средневековой истории Франции и переводной детектив. Нет среды, в которой всё это обсуждается, осмысляется, синтезируется в единый культурный процесс.

В своё время Набоков, объясняя успех скучнейшего романа Н. Г. Чернышевского «Что делать», сказал, что эту книгу создал «гениальный русский читатель». Советский читатель продолжал ту же традицию, только сделав её ещё более массовой. Увы, восстановить советскую интеллигенцию невозможно. То, что ушло – не вернёшь. Но можно создать нового русского читателя, способного хотя бы отчасти соединить традиции русского заинтересованного чтения с европейским кругом интересов.

Читатель, впрочем, не возникает сам собой. Как вкус к пище не может быть сформирован при отсутствии еды, так и «вкус» к хорошей литературе, особенно в сфере общественных наук, может сложиться лишь под влиянием нового предложения, когда не коммерческие, но культурно значимые книги становятся доступными, известными, а с определённого момента – популярными и модными. Читателя формируют и воспитывают издательства, регулярно предлагающие ему новую «пищу для ума».

Именно такую работу на уровне книжной торговли делают Борис Куприянов и его сподвижники. Не менее значимы и усилия другого героя современной русской культуры – издателя и редактора Валериана Анашвили, благодаря работе которого русскоязычному читателю стали доступны уже десятки западных книг по истории, социологии, философии и политологии. Публикуя отечественных и западных авторов в общих сериях, Анашвили формирует и воссоздаёт единый контекст, восстанавливает разорванное и разодранное в клочья «пространство культуры». Став главным редактором издательства Высшей школы экономики, Анашвили умудрился, не прекращая других издательских проектов, выпустить за полгода 17 новых наименований, за которыми до конца года мы получим ещё примерно столько же. А параллельно с этим продолжает выходить журнал «Пушкин», ставший отечественным аналогом Times Literary Supplement или New York Review of Books. Хотя, по чести, мне «Пушкин» больше нравится – он не бывает скучным.

Это вообще-то очень трудоёмкое и нервное дело – издавать и продавать книги. Особенно если книги хорошие. И публика, готовая отдавать должное авторам, редко преклоняется перед издателями, редакторами и распространителями, забывая, что без них, возможно, никогда бы и не узнала о тех или иных литературных фактах. Но мне кажется, что настало время назвать имена людей, которым сегодняшняя русская культура обязана столь многим. Пугает лишь то, как этих имён мало. «Что бы мы делали, если бы не было у нас Куприянова и Анашвили?» – ужасается известный блогер Кирилл Мартынов. Неужели будущее русской академической литературы – несмотря на существование множества издательств, фондов и университетов – зависит всего от двух, может быть, пяти-шести человек? Можно надеяться, что это всё-таки не так, во всяком случае, в перспективе будет не так. Но кто-то должен был начать. И совершив это начинание, занять место в истории отечественной культуры.

Обычно подобные благодарственные речи адресуют людям, убелённым сединами, празднующим скучные юбилеи или уходящим на покой. Но мне хочется произнести эти слова именно сейчас. Не надо ждать старости человека, чтобы признать его заслуги.

Да, кстати, статья начиналась с упоминания о книжном фестивале в Москве. Фестиваль в лучших отечественных традициях закончился дракой (на почве то ли идейных разногласий, то ли личной антипатии). Куприянову пришлось выступать в несвойственной ему функции, разнимая дерущихся. И, разумеется, именно эта драка стала для прессы главным и самым интересным сюжетом.

А мне захотелось сказать всё-таки о книгах, о тех, кто их издаёт и читает…