О пользе книг церковных в славянском языке

Нет ничего проще, чем открыть любую богослужебную книгу русской православной церкви и увидеть, и даже попытаться прочесть написанное. Для человека незнакомого с церковнославянским языком, непривычные, но все же во многом узнаваемые буквы, складываются в слова, смысл которых, в общем-то, можно предположить или по контексту понять. Вот, к примеру, две молитвы. Первая – общеизвестная, вторая – нет.

Однако для специалистов церковнославянский язык далеко не такое уж однозначное понятие. Насколько я могу судить, язык в том виде, что пришел к нам в богослужебных книгах 19 века окончательно оформился веку к 18 и на протяжении своей истории постоянно подвергался различного рода изменениям и правкам. При этом в своей основе церковнославянская письменность всегда имела один и тот же язык, начало которому еще в середине IX века положили просветители славян – братья миссионеры Кирилл и Мефодий.

Церковнославянский язык, а вернее древняя славянская письменность была создана ради христианской проповеди, ради того, чтобы дать возможность славянским народам познакомиться с Благой Вестью — Евангелием, с вероучительными текстами и полноценно участвовать в богослужении. Я думаю, что ради богослужения в первую очередь. Дело в том, что византийское богослужение к тому времени было уже достаточно развито и сложно, оно стало венцом византийской культуры, без которого православие перестало бы быть самим собой.

Ко времени крещения Руси (988 год) византийское богослужение достигло своего расцвета. Начав с первохристианской простоты отношений и форм, за тысячелетие оно превратилось в сложную систему суточного, недельного и годичного (с учетом лунного и солнечного календарей) богослужебных кругов, наполненных разнообразными церемониалами и молитвами как древними библейскими, так и сложившимися уже в Византии. Богослужебные тексты представляют нам множество стилей и жанров, они выверены и отточены веками, и все это ради одного — явить евангельское откровение, приобщить людей к Богу, дать христианам само богообщение. Порой несколько строк в поэтической форме очень просто и доходчиво являют глубокие богословские истины. Византийское богослужение было и остается своего рода школой как богословской, этической, так и эстетической.

И в тоже время византийское богослужение — это микрокосм, в котором отражено целое тысячелетие. Для других народов, в том числе и для славян, это целый самодостаточный мир, где, как в капле воды, отражена вся византийская культура с ее иерархией ценностей, с ее пониманием мироздания, империи и императора, с ее пониманием внутрицерковных и государственных отношений, с ее эстетикой и этикой, церемониалами, поэзией, музыкой, живописью и зодчеством. Приобщиться к византийскому богослужению очень не просто, это значит проникнуться наполняющим его мировоззрением, понять его внутреннюю логику, прочувствовать, ощутить его всеми своими чувствами (вплоть до аромата ладана), жить им изо дня в день. И, несомненно, ключ к этому миру — язык, те слова, что произносят молящиеся и священники. Именно поэтому, даже не ради Священного Писания, — это относительно небольшой объем текстов, — а ради именно богослужения понадобилась не просто письменность, а письменность способная отразить, явить Византию, письменность как бы скалькированная с греческого богослужебного языка.

Отсюда и особенности славянской письменной речи, которая формировалась, прежде всего, для внутрицерковного использования. Древняя славянская письменность сразу несла образцы великой культуры и не могла без адаптации отражать бытовую, деловую, обыденную сторону жизни. Именно славянский язык с маху принес на Русь Евангелие, богослужение, тексты талантливейших византийских писателей и этим как бы задал очень высокую планку для христианского, да и вообще литературного творчества, до которой сама Византия возрастала тысячелетия. И все же, со временем на Руси сформировался и «светский» стиль славянской письменности, а впоследствии и особый «светский» язык, и это сыграло свою важную роль.

Какие основные вехи развития языка?

Кирилл и Мефодий в середине IX века создают для восточных славян (вероятно болгар) своеобразную азбуку и на ее основе письменный книжный литературный язык, на который и переводят с начала некоторые богослужебные книги и книги Нового Завета. Трудами Мефодия и его учеников, а впоследствии трудами переводчиков письменность распространяется по славянскому миру.

В XI веке православие пришло на Русь, даровав ей не только христианскую веру, но и письменную культуру. Наши предки отнюдь не механически, но очень творчески и всерьез восприняли этот дар. За первое столетие наряду с переводами появляются и известные всем самобытные авторские произведения. Это «Слово о законе и благодати», «Житие Феодосия Печерского», «Сказание о Борисе и Глебе», «Повесть временных лет», «Поуче́ние Влади́мира Монома́ха» и другие. Русская литература не только развила жанры, пришедшие вместе с христианской литературой, но и родила свои.

Татаро-монгольское иго изолировало Русь на долгое время, за которое письменная речь обрела своеобразный оттенок и отошла от некоей общей нормы. Но уже после освобождения Руси в XIV-XV веках древнерусская письменность обогатилась влиянием болгарской и сербской культур, переживавших в те времена расцвет. Это и было первое серьезное изменение языка.

В 16 веке церковнославянский язык подвергся серьезному реформированию: унификации и исправлениям. Поводов было два — накопившиеся в книгах разночтения по отношению к греческим оригиналам и книгопечатание.

Понятно, что в переписываемые от руки книги писцы постоянно вносили ошибки и искажения. Особенно болезненно это сказывалось на богослужебных книгах, далеко отводя их от образцов. Для тех лет наиболее известна переводческая и литературная деятельность ученого монаха Максима, названного Греком, который прибыл в Москву по приказанию великого князя Василия III с целью исправления и сверки переводов богослужебных книг с оригиналами.

К середине XVI века на Руси появляется книгопечатание. Первый книгопечатник Иван Федоров и его сподвижники проделали огромную работу не только по изданию первых книг, но и по унификации, упрощению и чистке письменного языка. Многие непонятные уже в те времена слова (непереведенные, русифицированные греческие понятия, так и не прижившиеся в русской речи) были заменены на более подходящие.

Насколько я понимаю, именно в печатном виде во второй половине XVI века выходят первые серьезные труды по основам славянской грамматики. Правда, выходят больше по политическим мотивам и за пределами Руси в западных славянских областях. Впоследствии, конечно, такие издания появляются и в Москве. Язык наконец-то становится доступным для массового изучения и трансляции, он становится более единообразным, укрепляется его целостность.

При известном Патриархе Никоне в XVII веке проходила очередная, но гораздо более масштабная и революционная, чем прежде, реформа богослужения, направленная опять же на все большее соответствие с греческими оригиналами. Это, естественно, не смогло не сказаться на языке. Вообще в той или иной форме церковнославянский язык правился вплоть до XX века. Правки эти не были столь серьезны, как прежде, но все же важно понимать, что созданный когда-то просветителями славян язык перевода греческих церковных текстов не стал чем-то раз и навсегда данным. Он вплелся в ткань жизни, во многом влияя на русскую культуру, но в то же время он и менялся под воздействием той же культуры.

О русском языке

В параллель с церковным и литературным языком с самых первых времен формировался особый язык для деловой, торговой, юридической и иной письменности, отличавшийся не только наличием простонародных слов, но и стилистикой и даже орфографией. За пять, шесть веков это уже были два разных языка. Петр Первый решил серьезно подойти к этой проблеме и ввел для «светской» письменности новую азбуку, стилистически напоминавшую европейские образцы, и новую грамматику. При этом в светскую речь стали обильно вливаться слова, пришедшие из европейских стран, тем самым только увеличивая разрыв с церковно-славянским языком.

Таким образом, в эпоху Петра Первого церковно-славянский язык стал окончательно только церковным. С тех пор область его применения только уменьшается. Если до петровских времен вся церковная письменность была на славянском языке, — а это и богослужебные тексты, и Библия, и Святоотеческие тексты, и Жития святых, и Законодательство, и даже поучения для чтения в храме, — то уже в XIX веке, вопреки недовольству многих, стали появляться переводы Святоотеческих текстов и Житий святых на русский язык, был издан даже полный перевод Библии. К нашему времени церковнославянский язык остался только в богослужебных книгах (включая молитвословы для мирян), да и то многие из них издаются в современной литерации.

Непереведенными также остались книги церковного законодательства, но это, скорее, обусловлено их областью применения «для внутреннего пользования» и тем, что сейчас Русская Церковь живет во многом по своему уставу и ряду принятых в последние годы документов, которые так или иначе отражают древние каноны и правила. В любом случае специалистам перевод не требуется, неспециалистам такие тексты неинтересны.

Что мешает перевести богослужебные тексты?

Честно говоря, я вижу только один серьезный аргумент против перевода. Выше говорилось, что богослужение Византии — это целый самодостаточный мир, отражающий не только христианство с вестью о Христе, не только заповеди Божии, но и византийскую культуру. Я осмелюсь утверждать, что современному человеку, тем более человеку, выросшему в СССР или в постсоветской России, очень трудно воспринять, пережить, впитать средневековое, в чем-то архаичное мировоззрение с его особенным отношением к человеку, к мирозданию, к государству, к властям, к церковно-иерархичному устройству. Нельзя без внимания оставить простой факт несоответствия культур и менталитетов древности, и сегодняшнего дня. Что говорить о глубоком понимании, если даже такое ключевое для первых христиан понятие как «Господь» ныне является не более чем приставкой, ничего не значащей. А ведь в мировоззрении средневекового византийского человека «Господь» означало не что иное, как «господин» — тот, кто мной владеет. Назвать Христа «Господом» было ничем иным, как исповеданием веры, готовностью отдать Ему свою жизнь, умереть за Него. Этому трудно научиться в наши дни, когда многие поколения в принципе не знают и не понимают, что такое «господство».

Уже было сказано, что славянский язык создавался и впоследствии правился и шлифовался так, чтобы наиболее точно передать церковные тексты и, прежде всего, богослужение. Современный русский язык, в свою очередь, во многом сформировался в советскую богоборческую эпоху. Несмотря на великое прошлое, сегодняшняя речь подчинена естественно научному мировоззрению и производственно-практическим нуждам, она все более мельчает из-за телевидения и Интернета. В массовой секулярной (безрелигиозной) культуре уже почти неразличима философия, да и вообще гуманитарность. Все это, конечно же, делает русский язык не способным соперничать с церковнославянским в области переводов.

Другие аргументы мне трудно признать весомыми. Даже мысль о том, что церковнославянский язык – это наша традиция и некоторая основа нашей культуры мне представляется слабой. Чтобы понять почему, я процитирую разговор, состоявшийся между известной православной журналисткой Ольгой Гумановой и гречанкой филологом.

Как же быть с переводом?

С одной стороны, мне понятно, что указанная трудность перевода фактически непреодолима, никакие школы и учебники делу не помогут. Но, с другой стороны, я не могу согласиться с теми, кто категорически против перевода богослужения на современный русский язык, поскольку подавляющее большинство православных христиан России не знают и никогда не смогут изучить на должном уровне церковнославянский. Этот язык с каждым годом будет все более отдаляться от простого народа.

Церковная история нам говорит, что развитие, в некотором роде популяризацию получают все сферы церковной жизни и музыка, и живопись, и архитектура, и учительные тексты. Да, есть древние Святоотеческие тексты, есть древние напевы, есть иконы, но есть и современные церковные писатели, мыслящие в системе современного мировоззрения, есть и церковная музыка, написанная в XIX и XX веке, есть и живопись в храмах, есть и храмы в институтах, есть и новое церковное законодательство. Все это не противоречит старому, не отменяет традицию, но развивает, дополняет ее, само становится частью истории и традиции.

В соответствии с мыслью филолога гречанки, может быть сколько угодно переводов с оригинального текста. О качестве их можно говорить, но единичен и уникален только первообраз. Конечно, трудно себе представить более удачный перевод, чем тот, что сделан на специально изобретенный язык. Современный перевод будет серьезно уступать древнему по всем параметрам. Но, и это очень важно, если уж выбирать из двух непонятных богослужений, — а через несколько десятилетий славянское будет еще более непонятно, — то, безусловно, следует избрать греческий оригинал. Тут и рассуждать нечего.

Как бы там ни было, переводы православного богослужения на русский язык уже появляются. О качестве можно спорить, но они обладают главным и неоспоримым достоинством — они понятны людям. Желающие христиане могут молиться с уверенностью, что понимают слова молитвы, что говорят Богу именно то, что говорят, а не то о чем догадываются.

Очень важно понимать, что наличие перевода богослужебных книг на русский язык никак и никого не обязывает молиться только по-русски. Прежде чем перевод будет признан как равнозначный со славянским и возможный для повсеместного применения, он должен пройти испытание на практике, доказать свою жизнеспособность и пользу для христианских общин. И если все это будет, если в результате правок и изменений, получившиеся русские богослужебные тексты будут одобрены священноначалием, то все равно окончательное решение о языке молитвы будет принимать община. 

Смотрите также:

• Юрий Белановский: Памяти протоиерея Павла Адельгейма →
• Что значит быть Патриархом на самом деле →
• Пастырский подвиг Александра Меня →