Мысли ушинского о пользе педагогической литературы



Обратная связь

ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение

Как определить диапазон голоса – ваш вокал

Как цель узнает о ваших желаниях прежде, чем вы начнете действовать. Как компании прогнозируют привычки и манипулируют ими

Целительная привычка

Как самому избавиться от обидчивости

Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам

Тренинг уверенности в себе

Вкуснейший “Салат из свеклы с чесноком”

Натюрморт и его изобразительные возможности

Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д.

Как научиться брать на себя ответственность

Зачем нужны границы в отношениях с детьми?

Световозвращающие элементы на детской одежде

Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия

Как слышать голос Бога

Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ)

Глава 3. Завет мужчины с женщиной

Оси и плоскости тела человека – Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков – Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) – В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

СЕМИНАР № 8

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ПЕДАГОГИКИ КАК НАУКИ В РОССИИ

1. Конспектируя статьи К.Д.Ушинского “О пользе педагогической литературы” и “Предисловие к 1 тому “Педагогической антропологии”, выпишете тезисы, относящиеся к вопросу о связи педагогической теории с практикой.

Ушинский «О пользе педагогической литературы»

Поднятые в ней проблемы актуальны и в настоящее время. Так, характеризуя некоторых, Ушинский говорит: « … каждый из них (педагогов) так гордится своей опытностью, высчитывая по пальцам года своей воспитательной деятельности» , их он называет «машиной для задачи и спрашивания урока и наказания тех, кто попадается им под руку» . Таким педагогам Ушинский отказывает в знании психологии и осознанности их деятельности. Для Ушинского сознательная деятельность- это деятельность, в которой мы определили цель, узнали материал, с которым мы должны иметь дело, обдумали, испытали и выбрали средства, необходимые к достижению сознанной нами цели . Об учениках таких педагогов Ушинский также отзывается весьма не лестно. Он говорил: «Они выполнили
необходимую комедию детства и юности и принимаются за новые роли, не
имеющие никакого отношения к старым, воспоминание о которых только мешает жить и чем скорее исчезнет, тем лучше» . А о убеждениях этих учеников пишет, что у них не принято «ставить духовные наслаждения выше телесных, духовные достоинства выше случайных преимуществ» .
Причину возникновения поднятых проблем Ушинский видит в недостатке
педагогической литературы, он пишет: «Педагогическая литература вводит его (педагога) в благородный круг мыслителей, посвятивших всю свою жизнь делу воспитания» . Ушинский считает, что «педагогическая литература одна только может придать педагогической деятельности тот смысл и ту занимательность, без которой она делается машинальным препровождением времени, назначенного на уроки» , а так же: «Педагогическая литература знакомит нас с психологическими наблюдениями множества умных и опытных педагогов и направляет нашу собственную мысль на такие предметы, которые легко могли бы ускользнуть от нашего внимания» .
К недостаткам же современной педагогики никак нельзя отнести отсутствие соответствующей научной литературы. Мне представляется, что Константин Дмитриевич ошибся, утверждая, что она кроется только в отсутствии педагогической литературы, так как таковая появилась, но не принесла с собой ни каких изменений. Истинная причина педагогической неграмотности, на мой взгляд, кроется не в невозможности читать педагогическую литературу, а в нежелании многих педагогов этого делать. А причина этого факта кроется в одной из проблем, также затронутых Ушинским, а именно в убежденности таких педагогов, что их
профессиональный опыт с лихвой компенсирует полное отсутствие теоретической подготовки. Совершенно очевидно, что такое мнение ошибочно.
Нравственный упадок современного общества связан с отсутствием идеологии, как цели к которой нужно стремиться, и высококвалифицированных педагогов.
Практика, факт – дело идентичное, и если в воспитании признавать деятельность одной практики, то даже и такая передача невозможна. Передается мысль, выведенная из опыта, но не сам опыт. Педагог – практик не должен отвергать полезность теоретического изучения науки воспитания, основываясь лишь на достаточности его результатов, достигаемых без помощи теории. От каждого педагога – практика должно требовать, чтобы он добросовестно и сознательно выполнял долг свой, и взявшись за воспитание духовной стороны человека, употреблял все зависящее от него средства, чтобы познакомиться, сколько возможно ближе, с предметом деятельности всей своей жизни. Педагогическая литература представляется для этого могущественным средством. Она знакомит нас с психологическими наблюдениями множества умных и опытных педагогов, направляет нашу собственную мысль на такие предметы, которые легко могли бы ускользнуть от нашего внимания. Пед. литература устанавливает в обществе правильные требования в отношении воспитания и открывает средства для удовлетворения этих требований.

Чтобы правильно воспитывать своих детей родители должны иметь ясные и здравые понятия о признаках различных наклонностей в детях, знать требования и цель различных родов воспитания и учения, уметь выбрать и оценить воспитателя, знать воспитательные заведения, их курсы, требования. Помощь в этом оказывает пед. литература. Пед. литература должна выражать, сохранять и делать для каждого доступными результаты пед. практики, на основе которых возможно дальнейшее развитие общественного воспитания.

«Предисловие к 1 тому «Педагогической антропологии»

К.Д. Ушинский приходит к выводу, что педагогика это искусство, а не наука воспитания, т.к. «наука только изучает существующее или существовавшее, а искусство стремиться творить то, чего еще нет». Он также указывает, что искусство может иметь свою теорию, которая предписывает правила для практической деятельности. Итак, педагогика это не собрание положений науки, а собрание правил воспитательной деятельности. Необходимо различать педагогику в обширном смысле, как собрание знаний, необходимых или полезных для педагога, от педагогики в тесном смысле, как собрание воспитательных правил.

Ушинский отмечал также важность ясного определения цели воспитания. Важным является то, что пределы воспитательной деятельности даны:

· в условиях душевной и телесной природы человека

· в условиях окружающего его мира.

Следует различать:

· преднамеренную воспитательную деятельность (школа, учителя, наставники)

· непреднамеренную (природа, семья, общество, народ и т.д.), которая является столь же сильной, а может и более сильной.

Много в развитии изменяется и самим человеком. И «эти изменения выходят из предварительных изменений в его собственной душе, на вызов, развитие или задержку которых преднамеренное воспитание, словом, школа со своим учением и своими порядками, может оказывать прямое и сильное действие». Нет сомнения, что учение и воспитание в тесном смысле этих слов могут иметь большое влияние на «идеи, чувства, нравственные и умственные стремления человека». Цель воспитания по Ушинскому: развитие и укрепление характера.

Когда цель воспитания определена, надо определить его средства. Существенную помощь в этом может оказать наука, а именно антропологические науки: анатомия, физиология и патология человека, психология, логика, филология, география, статистика, политическая экономика и история. «Если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его всех отношениях».

Должны открываться педагогические факультеты, целью которых должны быть изучение человека во всех проявлениях его природы со специальным приложением к искусству воспитания. Эти факультеты служили бы не для приготовления всех учителей, в которых нуждается страна, но для развития самого искусства воспитания и для приготовления тех лиц, которые или своими сочинениями, или прямым руководством могли бы распространять в массе учителей необходимые для воспитателей познания. Педагогов должно быть численно даже больше, чем медиков, т.к. воспитание, совершенствуясь, может далеко раздвинуть пределы человеческих сил: физических, умственных, нравственных.

Педагогика – не наука, а искусство, – самое обширное, самое сложное, самое высокое и самое необходимое из всех искусств. Искусство воспитания опирается на множество обширных и сложных наук, как искусство оно, кроме знаний, требует способности и наклонности, и как искусство же оно стремится к идеалу, вечно достигаемому и никогда вполне недостижимому: к идеалу совершенного человека.

Если нельзя требовать от воспитателя, чтоб он был специалистом во всех указанных выше науках, то, по-крайней мере, он должен понимать основные моменты и стремиться, насколько может, приобрести всесторонние сведения о человеческой природе. Не должно быть одностороннего направления знаний.

Воспитатель должен стремиться узнать человека, каков он есть в действительности, со всеми его слабостями и во всем его величии, со всеми его будничными мелкими нуждами и со всеми духовными требованиями. Тогда он сможет почерпнуть в самой природе человека средства воспитательного влияния.

К.Д. Ушинский рассмотрел проблему педагогического такта и педагогического опыта. Педагогический такт – частный случай психологического такта – полусознательное собрание воспоминаний разнообразных психических актов, пережитых человеком, на основании которого человек полагает возможным действовать на душу другого человека и избирает для этого те средства, действенность которых он опробовал на себе. Педагогический такт незаменим в практике потому, что действует быстро, мгновенно, тогда как положения науки припоминаются и обдумываются медленно. Педагогический такт формируется с опытом.

Педагогический опыт очень важен, но его сложно оценить из-за отдаленности последствий от причин – т.е. сложно отследить, что именно (действия воспитателя либо что-то иное) стало причиной перемен в воспитаннике, ведь на развитие человека имеет влияние не одна лишь школа.

К.Д. Ушинский рассмотрел существующие на тот момент зарубежные концепции воспитания: «Перенести к нам целиком одну из психологических теорий Запада мы не могли, ибо осознавали односторонность каждой из них и что во всех них есть своя доля правды и ошибки, своя доля верных выводов из фактов и ни на чем не основанных фантазий». «Сознавая все это, мы задумали изо всех известных нам психологических теорий взять только то, что казалось нам несомненным и фактически верным, снова проверить взятые факты внимательным и общедоступным самонаблюдением и анализом, дополнить новыми наблюдениями, если это где-нибудь окажется по нашим силам, оставить откровенные пробелы везде, где факты молчат, а если где, для группировки фактов и уяснения их, понадобится гипотеза, то, избрав наиболее распространенную и вероятную, отметить ее везде не как достоверный факт, а как гипотезу».

«Гербарт, а потом Бенеке пытались уже вывести педагогическую теорию прямо из психологических оснований; но этим основанием были их собственные теории, а не психологические, несомненные факты, добытые всеми теориями. Педагогики Гербарта и Бенеке, – скорее, добавления к их психологии и метафизике, и мы увидим, к каким натяжкам часто вел такой образ действия… Другой недостаток в педагогических приложениях Гербарта и Бенеке тот, что они совершенно почти выпустили из виду явления физиологические, которых, по их тесной, неразрывной связи с явлениями психическими, выпустить невозможно». «Правда также, что педагогика Карла Шмидта опирается и на физиологию, и на психологию, и еще более на первую, чем на последнюю; но в этом замечательном сочинении дан такой разгул германской ученой мечтательности, что в нем менее фактов, чем поэтических увлечений разнообразнейшими надеждами…»

Вывод о методологии Ушинского:

· во-первых, это фактический подход, основанный на индуктивном методе Бэкона;

· во-вторых, метод Декарта, а именно: 1) считать истинным самоочевидное, то, что не может дать повод сомнению. 2) располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных.

Имя Константина Дмитриевича Ушинского знакомо с детства. Всем нам читали его рассказы для детей, а его цитаты частенько висели на стенах в школьных классах. Его по праву считают родоначальником отечественной педагогики.  А вот что еще мы о нем знаем? Подробнее рассказывает Арсений Замостьянов. 

Он сын украинского и русского народов. Отец педагога, Дмитрий Григорьевич, представитель древнего малороссийского дворянского рода, подобно другим отпрыскам родовитых семей, получил образование в Благородном пансионе при Московском университете. В том самом, где раскрылись творческие способности А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, князя В.Ф. Одоевского, Ф.И. Тютчева…

Дмитрий Григорьевич Ушинский исполнил святой дворянский долг — послужил царю и Отечеству в сражениях 1812 года. Но военная карьера не привлекала небогатого малороссийского помещика — и вскоре он вышел в отставку и поселился в древнем, ещё из Киевской Руси, городе — Новгород-Северске Черниговской губернии.

У Ушинских немного крепостных, но изрядная библиотека… Вокруг семьи отставного офицера витала аура всеобщего уважения. Дмитрий Ушинский считал своим долгом предводительствовать местным дворянством, выполнять обязанности мирового судьи, поддерживать в уезде ростки просвещения. В 1824 году, в Туле, у Ушинских родился сын, прославивший фамилию — Константин Дмитриевич.

Мальчику было одиннадцать лет, когда их дом осиротел: мать была наперсницей Ушинского в его первоначальных занятиях. Она пробудила в сыне любовь к чтению. Образ матери навсегда сохранился в творчестве педагога, по-новаторски относившегося к роли женщины в процессах воспитания и обучения.

Впрочем, и вторая жена Дмитрия Григорьевича стала для Константина родным и любимым человеком. Ушинский поступает в Новгород-северскую гимназию — и обучение в коллективе преимущественно старших подростков совершенно захватывает мальчика. Во главе гимназии стоял образованнейший человек тех мест — профессор Илья Фёдорович Тимковский, о котором Ушинский всю жизнь хранил самые почтительные воспоминания.

Когда Ушинский ступил на поприще педагогической литературы, ситуация в этой области с наибольшей полнотой определяли слова Дистервега: «Посмотрите на большую часть сочинений, написанных учителями и для учителей! Наполняется ли, согревается ли чьё-нибудь сердце при этом обзоре? Кто может извлечь из него силу для своей мысли, одушевление для важного подвига? Найдёт ли кто-нибудь в них дыхание жизни, самостоятельный образ мыслей и энергию? Это по большей части холодные, бессмысленные груды печатной бумаги…».

Суровый приговор. Но Ушинский был бы согласен с такой оценкой. К тому времени, когда Константин Дмитриевич начинал свою литературную деятельность, в России уже прошёл пушкинский золотой век словесности — и журналистика была достойна высоких образцов художественной прозы. Уже сильна была литературная критика — и из её недр рождалось научное литературоведение, рождалась научно-популярная литература. А вот учительская, педагогическая литература не устраивала читателя, воспитанного на Пушкине и Белинском, Гоголе и Дружинине…

Великая русская литература, показавшая свою мощь уже в XVIII веке, а с пушкинских времён ставшая сокровенным явлением российской цивилизации, оказывала решающее влияние на судьбы всех учёных, да и администраторов XIX века. Не случайно отечественную культуру XIX — XX веков называют литературоцентричной. Нынче дела обстоят по-другому, но К.Д. Ушинский, несомненно, был ярким представителем именно литературоцентричной культуры. Именно наследие Ушинского стало образцом русской педагогической мысли периода культурного расцвета России.

Следует оговорить и ещё одну особенность идейного направления, к которому принадлежал К.Д. Ушинский. В отличие от большинства литераторов демократического направления, с которыми Ушинского многое связывало, Константин Дмитриевич не порывал с православием. Подобно Н.В. Гоголю, педагог сделал православную этику основой своего творчества вопреки всем противоречием бурлящего века.

Ушинский остро чувствовал несправедливость социального положения крестьян, ремесленников, разночинцев. В советские годы не раз подчёркивался демократизм воззрений Ушинского — и здесь не было натяжки. При этом, разумеется, умалчивали о религиозности великого педагога — а она была фундаментом всей педагогики Ушинского, основой основ.

Студентом Московского университета Ушинский был в 1840-е годы — легендарное время в истории университета! В стенах дома на Моховой особым паролем звучали имена профессоров и мыслителей Грановского, Кудрявцева, Станкевича, Редкина, Чивилёва, Крылова…

Не только блестящие лекции, но и приятельские студенческие кружки определяли университетскую атмосферу того времени. Для многих тогдашних студентов университетская пора так и осталась самой яркой полосой в жизни, а за ней последовали мытарства и разочарования. Реальность слишком явно диссонировала с мирами Гегеля, Шиллера, Грановского…

Художественное отражение этих мотивов мы находим у Тургенева, в романе «Рудин». Но Ушинский был нехарактерным студентом. Напитавшись творческим духом университета, он не утратил самостоятельности мышления, не порвал связей с житейской реальностью, без которых немыслим труд педагога. В студенческом клубе, заседавшем в трактире «Великобритания», Ушинский пользовался немалым авторитетом, к его мнению прислушивался даже пылкий демиург тогдашней идеологии — Виссарион Белинский.

Между тем, Константин Дмитриевич не разделял многих популярных молодёжных увлечений. Так, он не принимал наполеономании, оставаясь православным человеком. Окончив университет, Ушинский не позволил себе нырнуть в пучину безделия, которую многие бывшие слушатели Грановского аранжировали пьяными слезами о прежнем студенческом братстве.

Преподавать он начал в Ярославском Демидовском лицее. В сентябре 1848 года Ушинский произносит речь «О камеральном образовании». Он предложил собственную систему камерального образования, в основе которой было изучение семьи, общества и народного хозяйства. Идеи Ушинского казались радикальными, излишне демократичными. В 1850 году он был вынужден оставить Лицей. В Петербурге Ушинский с неохотой поступает на службу в Министерство внутренних дел, в подчинение к графу Д.А. Толстому, будущему министру народного просвещения. Ушинский начинает публиковаться в ведущих столичных литературных журналах: в некрасовском «Современнике», в «Библиотеке для чтения».

Несколько лет учёный тосковал по живой педагогической работе. Наконец, в 1855 году Ушинский поступает на службу в Гатчинский сиротский институт — преподавателем словесности и законоведения. Гатчинский институт, опекаемый графом Ланским, упрочил и финансовое положение семьи Ушинских. Учёный получил возможности для серьёзных, длительных исследований. С первых месяцев служения в Гатчинском институте Ушинский берёт на себя непростую роль педагога-реформатора. Большое влияние на Ушинского оказало знакомство с английскими статьями об образовании и воспитании в Соединённых Штатах.

Во многом стараниями Ушинского во второй половине 1850-х годов в российском обществе проснулся интерес к педагогике. Один за другим открывались журналы, посвящённые проблемам воспитания и образования. Ушинский стал активным автором одного из новых изданий — журнала «Воспитание». Программной стала одна из первых статей Ушинского, опубликованных в этом журнале — «О пользе педагогической литературы» (1857 год).

В том же году «Воспитание» публикует ещё одну фундаментальную статью Ушинского — «О народности в общественном воспитании». Репутация крупнейшего мыслителя, озабоченного проблемами воспитания, была создана. Просвещённый читатель уже ждал от Ушинского новых слов и дел. Не будет преувеличением сказать, что уже к концу 1850-х годов звание «отца русской педагогики» было Ушинским вполне заслужено. Юрист по образованию, основой начальной школы Ушинский считал изучение родного языка и чтение. Этот принцип, на котором и была сформирована русская народная школа, пронизывает книгу для чтения «Детский мир», составленную К.Д. Ушинским.

Наконец, Ушинского назначили инспектором классов «обоих отделений Смольного института». «Обоими отделениями» назывались собственно институт благородных девиц и его «неблагородная» половина — Александровское женское училище. Ушинский немедленно приступил к реформированию этого учебного заведения, определив стратегические задачи образования и воспитания русских женщин. В основу образовательного процесса (в особенности — в трёх начальных классах) Ушинский положил изучение русского языка. Вместо сухой и утомительной грамматики он предложил живую систему, основанную на наглядности, на обращении к фольклору и к высоким литературным образцам. В старших классах с особенным почтением преподавалась история отечественной литературы, главенствующая роль которой в контексте всей культуры XIX века была для Ушинского очевидной.

По сложившейся традиции, инспектор Смольного института был фигурой, значимой для императорского двора. Ушинский чувствовал поддержку членов царской семьи — а в особенности — её женской половины, живо интересовавшейся успехами воспитанниц Смольного. А успехи не заставляли себя ждать. Воспитанницы уже не относились к учёбе как к надоедливой рутине. Пришло увлечение науками, во многих трудолюбие. Родители почувствовали перемену в своих дочерях, и, вместе с дочерьми, прониклись уважением к новым преподавателям. В печати стали появляться благодарные письма родителей, укреплявшие авторитет Ушинского. Императрица Мария Александровна была покорена вдохновенной работой инспектора.

В Смольном вокруг Ушинского собралась плеяда молодых педагогов — учёных и писателей, увлечённых задачами воспитания. Один из них — Лев Николаевич Модзалевский, автор «Очерков истории воспитания и обучения с древнейших времён и до нашего времени» (1866 год) — выразил ту атмосферу отношения к школе в известном детском стихотворении:

Дети! В школу собирайтесь, —
Петушок пропел давно!
Попроворней одевайтесь, —
Смотрит солнышко в окно!
Человек, и зверь, и пташка —
Все берутся за дела;
С ношей тащится букашка,
За медком летит пчела.
Ясно поле, весел луг,
Лес проснулся и шумит,
Дятел носом тук да тук!
Звонко иволга кричит,
Рыбаки уж тянут сети,
На лугу коса звенит…
Помолясь, за книгу, дети!
Бог лениться не велит!
(1864 г.)

Лев Николаевич Модзалевский

Нельзя не вспомнить и традиционные четверги, когда в смольной квартире Ушинского собирались институтские преподаватели, а также учёные, писатели, журналисты, привлечённые обаянием личности великого педагога. Дружеский ужин, длинные беседы, чтения новых статей — ещё нигде не опубликованных и даже не получивших цензурного одобрения. Завсегдатаями четвергов, кроме Модзалевского, были В.О.Буссе, М.И.Семевский, В.И.Водовозов, Д.Д.Семёнов, основатель бесплатной Таврической школы барон М.О.Косинский… Упомянем и писателя П.Г.Помяловского, учительствовавшего в Шлиссельбургской воскресной школе для детей рабочих. Ушинский с азартом принялся преподавать в Смольном дисциплины, по существу, открытые им для русского студенчества: дидактику и педагогику. Но, пожалуй, главным достижением педагога за период работы в Смольном было создание круга единомышленников, талантливых учеников, которые и стали ядром молодой русской педагогики 1860-х годов.

Издание книги «Детский мир» принесло Константину Дмитриевичу всероссийскую славу. Первый тираж — 3 600 экземпляров — быстро разошёлся по учебным заведениям России. Потребовалось два новых издания. Ничто так не раздражает обывателей от науки, как заслуженный чужой успех. К 1862 году клеветники настолько активизировались, что Ушинский, испытав нервный срыв, написал резкое оправдательное письмо.

Зависть «смольных дам» не знала границ: оскорбительные доносы на Ушинского сделали невозможным дальнейшее пребывание педагога в должности инспектора. Императрица Мария Александровна взяла педагога под свою защиту. Ушинский был причислен к IV отделению собственной его величества канцелярии. Разумеется, за Ушинским сохранили прежнее жалованье. Для нервного успокоения, по предложению императрицы, Константин Дмитриевич отправился в европейскую командировку.

В Швейцарии Ушинский должен был позабыть как об интригах Смольного, так и о неприятностях, нажитых в «Журнале Министерства народного просвещения». И всё-таки интрига клеветников нанесла педагогу болезненную рану. Здоровье Ушинского пошатнулось, а воспоминания о невоплощённых планах работы в Смольном наложили тень на всю последующую жизнь Константина Дмитриевича.

Несмотря на доносы, в Министерстве народного просвещения Ушинского ценили. Новый министр А.В.Головин предложил Ушинскому возглавить «Журнал министерства народного просвещения», предоставив педагогу карт-бланш для любых нововведений. Журнал должен был сыграть свою роль в подготовке и осуществлении образовательной реформы. Ещё сохраняя полномочия инспектора Смольного института, Ушинский возглавил министерский журнал в середине 1860 года.

Заметим, что и в журнале, по существу, повторился сценарий сотрудничества Ушинского со Смольным институтом. Блестящая, энергичная работа педагога переустроила журнал. Но последовала аппаратная интрига — и Ушинский был вынужден оставить свой пост. И в то же время, труд педагога не пропал даром. И Смольный институт, и «Журнал Министерства народного просвещения» преображены Ушинским.

Его называют православным мыслителем, и здесь нет преувеличения. «Я желал бы, чтобы все люди были религиозны», — говорил Ушинский. В конце 1860-х эти за эти слова можно было заработать репутацию белой вороны… Свою школу, свою педагогическую антропологию он не представлял отделённой от Церкви. «Все, чем человек, как человек, может и должен быть, выражено вполне в Божественном учении, и воспитанию остается только прежде всего и в основу всего вкоренить истины христианства».

Как совместить церковность и светское образование? Эта проблема сегодня стоит остро, а 150 лет назад, когда ощущался кризис чисто церковной школы, ситуация была ещё конфликтнее. Многие коллеги Ушинского были уверены: значение Церкви неминуемо снизится, а из школы православную основу и вовсе следует изгнать. Эти планы нечасто звучали открыто, но их подразумевали.

А Константин Дмитриевич пронизывал свою программу постулатами Писания. «Источник живой воды — Евангелие. Если эта вода питает корни (души), она будет давать цветы и плоды (нравственности)», — пишет он учителям. Они (в большинстве) постарались пропустить эту идею мимо ушей, посчитали её второстепенной, политесной. Но для Ушинского слова о Евангелии не были проходной «данью традиции».

Ушинский осторожно пытался одёрнуть критиков и скептиков: «Знаем, что для многих наша народная религия как необходимый элемент воспитания кажется требованием излишним и стеснительным. Тем не менее, считая своей святой обязанностью в таком великом деле, как народное воспитание, выражать свои глубочайшие убеждения, мы скажем, что уже по одной народности этой религии… всякий, кто не хочет показать, что не любит и не уважает русского народа, должен если не с любовью, то, по крайней мере, с глубочайшим уважением прикасаться к тем (религиозным) убеждениям, которые для русского народа святы и дороги и с которыми неразрывно срослось все лучшее, что есть в его природе».

Увы, уже в конце XIX века, несмотря на крепкий консерватизм Министерства просвещения и Синода, массовая школа стала лабораторией революции, в которой воспитывалась секуляризация сознания. Воспитывалась безрелигиозность — вкупе с ненавистью к самодержавию. И система государственного управления, существовавшая в России, и Церковь объявили отжившими институциями. Учителя клялись именем Ушинского, но не прислушивались к его проповедям…

Завтра дети пойдут в школу. С утра мы услышим весёлый гомон во дворах. И, надеюсь, вспомним советы Ушинского и стихи Модзалевского. Петушок пропел давно!