Купите газету в пользу голодающих детей германии
Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
В очередь, сукины дети, в очередь!
Кинематограф у женщин единственное утешение в жизни.
– И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
– Гм… Да ведь других нет…
– Вот никаких и не читайте!
– Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь объяснить этой даме.
– Я на колчаковских фронтах ранен.
На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
Разруха не в клозетах, а в головах.
Отлезь, гнида!
— Я – Швондер!
Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю – у меня на морде – белое пятно.
Потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке.
А вот по глазам — тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза — значительная вещь. Вроде барометра. Все видно — у кого великая сушь в душе, кто ни за что ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится.
То есть, он говорил? Это еще не значит быть человеком.
– Хочу предложить вам взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
– Нет, не возьму.
– Почему же вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– Жалеете по полтиннику?
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.
– Почему, собственно, вам не нравится театр?
– Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
— Мы, управление дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…
— Кто на ком стоял?
Взять всё, да и поделить…
Вот всё у вас как на параде. Салфетку — туда, галстук — сюда. Да “извините”, да “пожалуйста-мерси”. А так, чтобы по-настоящему, — это нет.
– Бить будете, папаша?
– В спальне принимать пищу, в смотровой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!..
Похабная квартирка.
– Да что вы всё… То не плевать. То не кури. Туда не ходи… Что уж это на самом деле? Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даёте?!
Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему.
— Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало бы арестовать.
— А за что?
— Вы ненавистник пролетариата!
— Да, я не люблю пролетариата.
– Это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
– Нас.
– Боже, пропал калабуховский дом!
– Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского.
– Прошу занести эти слова в протокол!
— Как же вам угодно именоваться?
— Полиграф Полиграфович.
— Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?
— Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош.
— Ничего подобного! На нем есть теперь калоши и эти калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года.
Завтра я тебе устрою сокращение штатов.
Где же я буду харчеваться?
Желаю, чтобы все!
— Во-первых, мы не господа!
— Во-первых, вы мужчина или женщина?
Неприличными словами не выражаться!
Ничего делать сегодня не будем. Во-первых, кролик издох, а во-вторых, сегодня в Большом – “Аида”.
– Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны.
Кто убил кошку у мадам Поласухер?
Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и о медицине.
Я на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть.
– Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю.
– Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку.
– Что вам надо?
– Говорящую собачку любопытно поглядеть.
Мы в университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили.
– Что-то вы меня, папаша, больно утесняете.
Никого драть нельзя! Запомни это раз и навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением.
Источник: Quote-Citation.Com
Телевизионная премьера одной из лучших кинолент советского кинематографа «Собачье сердце» состоялась более 30 лет назад – 19 ноября 1988 года. Режиссёру Владимиру Бортко удалось весьма достоверно перенести повесть писателя Михаила Булгакова на экран, при этом сделать это в своём неповторимом стиле. «Это какой-то позор», «Не читайте до обеда советских газет», «Взять всё, да и поделить», «Что это за сияющая чепуха?», «Вы сию минуту хотите открыть дискуссию?», «Я вам не милостивый государь», «Разруха не в клозетах, а в головах» — фразы из кинофильма давно стали крылатыми.
«Не хочу», – так герой Евстигнеева реагировал на предложение помочь голодающим детям Германии. Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Броневой, Яковлев, Ульянов
Сейчас уже трудно себе представить, что в экранизации повести Михаила Булгакова в образе профессора Преображенского мог предстать кто-то другой кроме невероятного Евгения Евстигнеева. Как бы другой актёр сыграл сцену, где ему предлагают взять журналы по полтиннику штука в помощь голодающим детям Германии.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– А, полтинника жалко…
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.
Такую сцену мы видим в исполнении блистательного Евгения Евстигнеева. Однако пробовались на эту роль сразу несколько признанных мэтров советского кинематографа – Юрий Яковлев, Кирилл Лавров, Михаил Ульянов, Леонид Броневой и Владислав Стржельчик. Евстигнееву удалось обойти коллег, благодаря удивительной органике исполнения Филиппа Филипповича. Безусловно, эта роль стала для артиста одной из лучших в кинокарьере.
«Все они грандиозные актёры и играли Филиппа Филипповича более чем великолепно, – рассказывал о пробах на главную роль режиссёр Владимир Бортко. – Потом пришёл Евстигнеев. В нём была, кроме гениальной игры, проникновенность, которой, на мой взгляд, недоставало другим в этом образе. И Евгений Александрович был утверждён».
Евгений Евстигнеев в роли профессора Преображенского. Кадр из фильма.
Для консультации актёров режиссёр пригласил одного из ведущих специалистов института эндокринологии и обмена веществ Министерства Здравоохранения СССР.
В дальнейшем сын актёра, известный режиссёр и продюсер Денис Евстигнеев вспоминал, что для его отца эта картина стала спасением. «Папа переживал сложный период, когда во МХАТе его отправили на пенсию. Трудно соглашаясь на работу в «Собачьем сердце», он потом просто жил ею. Что было на площадке, я не знаю, но он постоянно говорил о своей роли, что-то наигрывал, показывал какие-то сцены. В тот момент картина стала для него опорой», — говорил в одном из интервью Денис Евстигнеев.
Так герой Евстигнеева звонит высшему руководству страны Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Князь Мышкин и доктор Борменатль
Своего доктора Борменталя Владимир Бортко увидел в спектакле Театра Советской Армии “Идиот” в роли князя Мышкина. Хотя конкуренцию Борису Плотникову составляли успешные актёры Владимир Симонов и Алексей Жарков.
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Плотникову приходилось жить на два города и мотаться между Москвой и Ленинградом, в котором проходили съёмки. Днём он снимался, а вечером летел в Москву на спектакль.
Статья по теме: Доктор Борменталь, которого сочли профнепригодным. Штрихи к портрету Бориса Плотникова
Неизвестный Шариков
Исполнителя роли Шарикова Бортко искал очень долго. Режиссёру даже пришлось сказать ассистентам, чтобы ему нашли людей, которые похожи на собак. Постановщику тогда принесли фото, среди которых были знаменитые Алексей Жарков и Николай Караченцов, однако они Бортко не устраивали в полной мере.
«Я просил принести мне список, то есть фотографии людей, похожих на собак. И мне принесли: первым там лежал Коля Караченцов. Но Коля Караченцов – герой-любовник: он мог играть, проба у него была замечательная, но он притворялся… А этот не притворялся, он был им», — рассказывал Владимир Бортко.
Этот самый был на одной из последних фотографий, предоставленных режиссёру. Им оказался артист Республиканского Академического театра русской драмы имени Лермонтова в Алма-Ате Владимир Толоконников. Его имя до того момента большому кинематографу было абсолютно неизвестно, хотя 45-летний Толоконников уже давно мечтал появится на экране.
Владимир Толоконников в роли Шарикова. Кадр из фильма.
На пробах актёр сумел впечатлить режиссёра. «Толоконников убил меня совершенно. На пробе он разыгрывал сцену с водкой: «Желаю, чтобы все!». Он так убедительно гмыкнул, хэкнул, так удивительно пропутешествовал глоток по его шее, так хищно дернулся кадык, что я утвердил его немедленно», — говорил Бортко.
Но поначалу худсовет картины принял его кандидатуру в штыки. На фоне таких маститых актёров, как Евстигнеев, Плотников, Русланова, этот никому доселе неизвестный не внушал доверия. Но Бортко удалось отстоять Толоконникова: «Помню, мы снимали эпизод со свечкой. Он подходит к зеркалу, грустный такой… Я ему: “Вовка, чего ты такой грустный сидишь?” – “А, может, я родился для того, чтобы сыграть Шарикова?” Может, оно и получилось так, не знаю. Дай Боже ему ещё сыграть много-много ролей.»
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Любопытно, что в родном Республиканском академическом театре русской драмы имени Лермонтова Толоконникова в это же время также утвердили на роль Шарикова, хотя на театральной сцене он исполнил эту роль совсем иначе.
Ленинград в роли Москвы
Перевоплотиться в картине Бортко пришлось не только актёрам, но и целому городу. Улицы столицы, где разворачивается действие фильма, «сыграли» улицы Ленинграда.
Так историческая встреча Шарика с Преображенским на Пречистенке в ленте прошла на Боровой улице. Обухов переулок, где располагался дом профессора, снимали на Моховой. Съёмки также прошли на улице Рылеева, в Дегтярном переулке, на Преображенской площади и ещё в ряде примечательных мест северной столицы.
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Сцену, где доктор Борменталь посещает кино, снимали в одном из ленинградских кинотеатров. При этом, чтобы актёры-зрители смеялись в кадре, им на экране демонстрировали комедию Юрия Мамина «Праздник Нептуна». В самом же «Собачьем сердце» показали «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков».
Спиритический сеанс
Владимир Бортко удачно вписал в сюжет картины персонажей из других булгаковских произведений. К примеру, профессор Персиков, осматривающий Шарика — герой повести «Роковые яйца», прорицательница из цирка — героиня рассказа «Мадмазель Жанна», сцена столоверчения заимствована из рассказа «Спиритический сеанс». А сцену с выбором имён для сестёр-близняшек Клары и Розы на заседании домкома — режиссёр взял из фельетона «Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича Капорцева».
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Вторая экранизация
Булгаков написал повесть «Собачье сердце» ещё в 1925 году, но книга в Советском Союзе из-за ярко выраженной сатирической направленности не издавалась. С 1930-х текст распространялся в самиздате. За рубежом впервые произведение было напечатано в 1968-м году, в то время как читателям в СССР пришлось ждать перестройки, чтобы увидеть эту книгу.
Прежде всего поэтому советская экранизация «Собачьего сердца» не стала для мирового кинематографа первой. В 1976 году в Италии режиссёр Альберто Латтуада поставил фильм по повести Михаила Булгакова, взяв на роль профессора Преображенского Макса фон Сюдова.
Шариков (слева) в представлении итальянцев. Кадр из фильма.
Публикация же «Собачьего сердца» на родине состоялась в июньском номере журнала «Знамя» в 1987 году, а уже в ноябре прошла премьера телевизионной версии повести.
Сам Бортко вспоминал, что к экранизации его подтолкнул режиссёр Сергей Микаэлян, возглавивший тогда телевизионное отделение «Ленфильма». «Встретив меня в коридоре студии в тот раз, Микаэлян протянул журнал. Я пришёл домой, начал читать, дошёл до монолога профессора и понял, что буду снимать и даже знаю, как. Это должно быть чёрно-белое кино», — говорил Бортко.
Режиссёр Владимир Бортко.
«Это какой-то… позор»
Этой фразой из фильма запомнился зрителям неподражаемый актёр Роман Карцев. Пожалуй, роль Швондера, на которую также претендовал Семён Фарада, станет единственной для артиста в кинематографе, по которой его будет помнить несколько поколений. Его персонаж не является главным, однако одиозную фигуру Швондера в его исполнении запомнили наряду с Шариковым. Карцеву удалось безупречно воплотить функционера нового строя, который одновременно был и глупым и страшным.
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
В дальнейшем Карцев появился у великого режиссёра Эльдара Рязанова в картинах «Небеса Обетованные» и «Старые клячи», однако такого успеха эти ленты ему уже не принесли.
Собачья работа
Роль пса Шарика также потребовала тщательного отбора – было отсмотрено 20 претендентов. В итоге выбрали дворнягу по кличке Карай. Ранее пёс участия в съёмках никогда не принимал. Но зато состоял на службе в милиции, а к началу съёмок на счету у дворняги было 38 задержаний.
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Карая загримировали, поскольку у него была гладкая шерсть, а у Булгакова Шарик был лохматый и всклокоченный. Для того, чтобы изобразить ошпаренный бок «использовали крахмал, но как только Карай выбегал на улицу, тут же начинал валяться в снегу и всё с себя смывал. Потом догадались применить желатин, и он оказался более стойким», — вспоминала гримёр Елена Козлова.
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988).
Дебют пса оказался удачным. В дальнейшем его сняли в лентах «Переэкзаменовка», «Рок-н-ролл для принцессы» и «Свадебный марш».
Статья по теме: Четвероногие актёры. Самые знаменитые собаки советского кино
Разгромленный и награждённый
Сразу после выхода на экран фильм жёстко раскритиковали и рекомендовали ни в коем случае не смотреть его. Владимир Бортко вспоминал, что буквально обомлел, открыв газеты сразу после премьеры своего фильма. «Там было написано примерно следующее: «Такого дерьма, как «Собачье сердце», никто отродясь не снимал. Режиссёру за это надо отрубить не только руки, но и ноги и сбросить с моста». Но я всё-таки уцелел. Чувствовал, что всё сделал правильно. За границей нас приняли благосклонно: фильм отметили призами в Италии, Польше, Болгарии», — рассказывал режиссёр.
Помимо перечисленных призов за рубежом, в 1989 году картина получила первый приз на кинофестивале в Душанбе, а Бортко и Евстигнеева удостоили Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.
Любимые моменты
Однако главной наградой для создателей стала огромная любовь к «Собачьему сердцу» со стороны публики. Спустя годы картина вошла в золотой фонд советского кинематографа. А фильм давно разобрали на цитаты…
Друзья, не забывайте подписываться на канал, чтобы не пропустить самое интересное. Комментарии и мнения приветствуются!
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
– Как это вам, Филипп Филиппович, удалось подманить такого нервного пса?
– Лаской, лаской. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом.
– Террором ничего поделать нельзя. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать.
Они думают, что террор им поможет. Нет, нет, не поможет.
Какой бы он ни был – белый, красный, даже коричневый.
– Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
– Прошу вас.
– Здравствуйте, профессор.
– Сколько вам лет, сударыня?
– О, профессор… Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
– Лет, я вам говорю, сколько?
– Честное слово… Ну, 45.
– Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
– Я вам как одному, как светиле науки.
– Сколько вам лет, сударыня?
– Это просто ужасно. 51.
– Похабная квартирка. Но до чего хорошо. А на какого чёрта я ему понадобился?
Неужели же жить оставит? Вот чудак. Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ахнуть.
– А сову эту мы разъясним.
– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
– Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь.
А во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.
– Во-первых, мы не господа.
– Во-первых, вы мужчина или женщина?
– Какая разница, товарищ?
– Я женщина.
– Мы – новое домоуправление нашего дома. Я – Швондер, она – Вяземская.
Товарищ Пеструхин и товарищ Жаровкин.
– Скажите, это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
– Нас.
– Боже, пропал дом. Что будет с паровым отоплением?
– Вы издеваетесь, профессор?
– Да какое там из…
– Мы к вам, профессор, вот по какому делу. Мы, управление нашего дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
– Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
– И где же я должен принимать пищу?
– В спальне.
– Это какой-то позор…
– Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу…
– Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?
– …Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей Германии.
– По полтиннику штука.
– Нет, не возьму.
– Но почему вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– А, полтинника жалко?
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.
– Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом вас следовало бы арестовать.
– За что?
– А вы не любите пролетариат.
– Не скажите, Филипп Филиппович все утверждают, что новая очень приличная, 30 градусов.
– А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых.
– А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули.
– Вы можете сказать, что им придёт в голову?
– Всё что угодно.
– Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики.
Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.
– Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть надо уметь.
А представьте себе, что большинство людей есть вовсе не умеют.
Нужно не только знать, что есть, но и когда, как, и что при этом говорить.
А если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет:
…не говорите за обедом о большевизме и о медицине.
– И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
– Да ведь других нет.
– Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике.
И что же вы думаете?
Те мои пациенты, которых я заставлял читать “Правду” теряли в весе.
Мало этого, пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.
– Опять общее собрание сделали.
– Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу.
Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.
– А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой?
Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы?
Да её вовсе не существует, доктор. Что вы подразумеваете под этим словом?
А это вот что. Когда я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер
начну в квартире петь хором – у меня настанет разруха.
– Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза
и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна – в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах.
– Контрреволюционные вещи говорите, Филипп Филиппович.
– А, ничего опасного. Никакой контрреволюции.
Кстати, вот ещё слово, которое я совершенно не выношу.
Абсолютно неизвестно – что под ним скрывается? Чёрт знает что.
– Мерси. Я вам сегодня вечером не нужен, Филипп Филиппович?
– Нет, благодарю вас. Мы сегодня ничего делать не будем.
Во-первых, кролик издох. А, во-вторых, в Большом “Аида”.
А я давно не слышал, помните дуэт? Ко второму акту поеду.
– Как это вы успеваете, Филипп Филиппович?
– Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
Я за разделение труда, доктор. В Большом пусть поют, я буду оперировать.
И очень хорошо. И никаких разрух.
– Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц. Инкогнито.
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда, спрашивается?
– Ошейник – всё равно что портфель. Я вытащил самый главный собачий билет.
– Профессия – игра на балалайке по трактирам.
Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной “Стоп-сигнал”.
– Значит, Тимофеевна, вы желаете озвездить свою двойню?
– Да мне бы имена им дать.
– Ну что ж, я предлагаю такие имена: …Баррикада, Бебелина, Пестелина…
– Нет, нет, нет. Нет. Лучше назовём их просто: Клара и Роза.
В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи.
– Профессор, на наших глазах происходит чудо.
– А вы знаете, что такое “абырвалг”? Это… ГЛАВРЫБА, коллега, только наоборот.
Это ГЛАВРЫБА.
– В очередь, сукины дети, в очередь!
– Примус. Признание Америки. МОСКВОШВЕЯ. Примус.
Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.
– Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха?
– Чего я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий – все в лаковых.
– А, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы понимаем-с!
Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15-ти комнат с ванными не жили.
Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право.
– Пальцами блох ловить! Пальцами! Не понимаю: откуда вы их только берёте?
– Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня любят.
– ДокУмент, Филипп Филиппыч, мне надо.
– ДокУмент? Черт… А может… как нибудь…
– Это уж, извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком…
– Но при чём тут домком?
– Как это при чём? Встречают, спрашивают – когда же ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?
– Довольно обидные ваши слова.
– Ну и что же он говорит, этот ваш прелестный домком?
– Вы его напрасно прелестным ругаете. Он интересы защищает.
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи. Трудового элемента.
– Вы что же, труженик?
– Да уж известно – не нэпман.
– Ну что же ему нужно в защиту ваших революционных интересов?
– Известно что – прописать меня.
Они говорят, где это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве.
– Но позвольте узнать, как же я вас пропишу? У вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
– Пропечатал в газете и шабаш.
– И как же вам угодно именоваться?
– Полиграф Полиграфович.
– А фамилию, позвольте узнать?
– Фамилию? Я согласен наследственную принять.
– А именно?
– Шариков.
– Бить будете, папаша?
– Идиот.
– Ты что это, леший, её по всей квартире гоняешь! Набирай вон в миску.
– Да что в миску, она в парадное вылезет.
– Ой, дурак. Дурак.
– До чего вредное животное.
– Это кого вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
– Кота я имею в виду. Такая сволочь.
– Я водочки выпью.
– А не будет Вам?
– Вот всё у вас, как на параде. Салфетку – туда, галстук – сюда.
Да “извините”, да “пожалуйста-мерси”. А так, чтобы по-настоящему. – это нет.
Мучаете сами себя, как при царском режиме.
– А как это “по-настоящему”, позвольте осведомиться?
– Желаю, чтобы все.
– Эту, как ее, переписку Энгельса с этим, как его, дьявол… с Каутским.
– Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
– Да не согласен я.
– Что, с Энгельсом или с Каутским?
– С обоими.
– Да, и что Вы можете со своей стороны предложить?
– Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то.
Голова пухнет! Взять всё, да и поделить.
– Кто убил кошку мадам Поласухер, кто?
– Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице.
– Да она меня по морде хлопнула! У меня не казённая морда!
– Потому что вы её за грудь ущипнули!
– Доктор, ради Бога, съездите с ним в цирк. Только посмотрите в программе – котов нету?
– И как такую сволочь в цирк допускают?
– Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.
– Однако не следует думать, что здесь какое-то колдовство или чудо.
Ничего подобного! Ибо чудес не бывает. Как это доказал наш профессор Преображенский.
Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.
– Я не господин. Господа все в Париже.
– Тем более не пойду на это.
– Да почему?
– Но вы-то не величина мирового значения.
– Ну где уж.
– Ну так вот. А бросить коллегу в случае катастрофы,
а самому выехать на мировом значении, это извините.
Я московский студент, а не Шариков.
– Я 5 лет выковыривал придатки из мозгов.
Вы знаете, какую колоссальную работу проделал. Уму непостижимо!
И спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы становятся дыбом?
– Исключительное что-то.
– Совершенно с вами согласен.
– Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю. Всё.
– Тем более, что Шариков ваш – прохвост. Вчера он взял в домкоме 7 рублей на покупку учебников. Собака!
– Позвольте вас спросить: почему от вас так отвратительно пахнет?
– Ну что ж, пахнет. Известно, по специальности.
Вчера котов душили-душили, душили-душили, душили-душили…
– Но позвольте, как же он служил в очистке?
– Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию.
Если я не ошибаюсь.
– Атавизм.
– Атавизм? А…
– Неприличными словами не выражаться!
– Так свезло мне, так свезло – просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моём происхождении нечисто.
Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке.