Что пользы от всех трудов
Многие исследователи называют эту книгу самой «небиблейской». Действительно, можно понять тех, кто, прочитав ее, спросят: а зачем вообще тогда жить? Но тем не менее это часть Библии, и совсем не случайная.
Почему? Давайте разбираться.
Усталость вязкая, беспросветная, один день ничем не отличается от другого, рутина на работе, рутина дома, и кажется, даже церковная жизнь не поднимает дух… Неужели обещанное Христом блаженство недосягаемо?
Книга Екклесиаста удивительно точно передает это гнетущее состояние. Именно в ней звучит известная теперь на весь мир фраза: «Все суета сует и томление духа». Эта книга не только пропитана усталой печалью человека, которого мы бы сегодня назвали успешным, но и дает ответ, в чем причина нашего духовного и психологического выгорания и как вырваться из пожирающей жизнь суеты. Как ни парадоксально, автор Екклесиаста через свой текст, который кажется депрессивным, подводит нас к полноте и счастью, открывающимся в Евангелии.
Самая «небиблейская» книга
Екклесиаст — это точная древнегреческая калька с еврейского «Кохелет», что значит «говорящий в собрании» или «проповедующий». Это одна из самых загадочных и противоречивых книг Ветхого Завета. В ней нет яркого свидетельства веры, чудес или грозных пророчеств. Все сакральное здесь словно выветрено, обнажены лишь человеческое бессилие и усталость.
И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! (2:11)
Не случайно многие исследователи называли эту книгу самой «небиблейской», — настолько ее главный мотив — бессмысленность человеческого бытия, кажется, противоречит духу Священного Писания. Даже само включение Екклесиаста в еврейский библейский канон вызвало напряженный спор раввинистических школ Гиллела и Шамая в I веке после Р. Х. Судьбу книги тогда решило то, что она традиционно приписывалась царю Соломону, чей авторитет для иудеев был непререкаем. Древние христианские экзегеты — Ориген, святитель Василий Великий, святитель Григорий Нисский, блаженный Иероним — также полагали, что это прощальная речь царя Соломона. Однако в современной научной библеистике это вызывает сомнение.
Книгу Екклесиаста, как правило, датируют III веком до Р. Х., временем после окончания Восточного похода Александра Македонского (334–325). Эта военная кампания расшатала прежний политический и социальный миропорядок; античность вступила в диалог с востоком — началась эллинистическая эпоха. Именно это, как утверждают специалисты, и объясняет совершенно нетипичную для Священного Писания тональность Книги Екклесиаста. И особенно — повторяющийся рефрен о вечной цикличности событий, природных явлений и человеческих судеб, столь близкий греческому духу и столь чуждый духу ветхозаветному:
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (1:9–10).
Однако есть и иная точка зрения, ее придерживался Сергей Аверинцев: «Природные циклы не радуют Кохэлэта* своей регулярностью, но наводят на него скуку своей косностью. “Вечное возвращение”, которое казалось Пифагору возвышенной тайной бытия, здесь оценено как невыносимая и неизбывная бессмыслица. Поэтому скепсис книги Проповедующего в собрании есть именно иудейский, а отнюдь не эллинский скепсис; автор книги мучительно сомневается, а значит, остро нуждается вовсе не в мировой гармонии, а в мировом смысле, он утратил и оплакивает не Божественный космос, а Священную историю».
Важно, что этот текст откликается на глубинный человеческий кризис, к которому приводит девальвация смысла и духовное «выгорание», но даже на глубине отчаяния он вплетается в ветхозаветную реальность. Как справедливо заметил культуролог Михаил Эпштейн: «Если Екклесиаст находится на границе канона, то это его входные врата».
Диалог мысли и тайны
Автор Екклесиаста — человек, который ничего не ищет. Он не взывает к Богу, требуя от Него помощи или ответа. Он успешен, уважаем и мудр. Тем удивительнее, что его уверенность в бессмысленности и тщетности всех человеческих дел настолько тотальна и рациональна, что, кажется, совсем не оставляет места ни вере, ни надежде.
Последовательно взвешивая различные стороны человеческой жизни, автор каждый раз лишь устало отмахивается: все это суета. Переведенное на русский язык как «суета» слово «хавель» имеет и другие значения — «пар, вздох». Это слово употребляется в тексте более 30 раз — настолько емко и точно оно передает основную тональность авторских размышлений. Земное счастье и благополучие, все самые значительные и животрепещущие вопросы человеческого бытия и даже человеческая мудрость —
во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь (1:18)
— все это «хавель»: пар, дуновение, пустое, тщета.
Однако, если внимательно вчитаться, в тексте можно заметить внутреннюю драматургию. В сущности, перед нами разворачивается, как говорил священник Павел Флоренский, «диалог мысли и тайны». И мысль автора здесь совсем не статична и не догматична, она мучается, пульсирует, ходит по кругу, пытается обрести твердую почву, но, не найдя ее, каждый раз остается в молчаливом недоумении перед суетностью мира и своим внутренним нежеланием эту суетность принять.
Это особенно ощущается в его удивительно противоречивых суждениях. То он риторически вопрошает:
Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? (1:3); то заявляет: Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости (9:10). То категорично осуждает веселье: Сказал я в сердце моем: «дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром»; но и это — суета! О смехе сказал я: «глупость!», а о веселье: «что оно делает?» (2:1–2); то утверждает обратное: И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем (8:15).
Выходит, автор непоследователен? Или он нарочно пытается сбить нас с толку? Некоторые комментаторы полагали: он просто иронизирует, потому что настолько разочаровался в жизни, что смотрит на все с усталой насмешкой.
Однако едва ли Церковь включила бы эту книгу в библейский канон, если бы ее содержанием была обычная, пусть и горькая, ирония. Дело в том, что за внешним скептицизмом и противоречиями открывается совершенно особенное богословие. В пустыне всеобщей тщеты автор ищет оазис евангельского блаженства, словно предчувствуя слова Нагорной проповеди, с которыми Христос обратится к тем, кто желает преодолеть суетность мира и обрести подлинное счастье.
Веселый пессимизм
«Кто не видит суеты мира, тот суетен сам», — писал Паскаль. Екклесиаст не суетен, он эту суетность осознал и над ней поднялся. Он без жалости лишает человека всех иллюзий в этом мире. Да, мы не можем знать, для чего нам суждено трудиться. Да, наше веселье и наше земное довольство — признак нашей глупости. А приобретенное нами знание и вся человеческая мудрость только умножают скорбь. И даже искание правды и справедливости на этой земле не более чем очередная тщета — автор прямо об этом пишет:
Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета! (8:14).
Все одинаково бессмысленно и ничтожно перед лицом смерти. Однако там, где у Екклесиаста возникают явные противоречия, их напряжение всегда снимается именем Божиим.
Вот лишь несколько примеров:
Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим (9:7); Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все (11:5); Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем (9:9).
Человеку не дано знать судьбу того, что он посеял, не говоря о том, как распорядится его наследием потомство. Но это знает стоящий над всем Бог, и этого достаточно.
«Мы видим, как смыслоотрицание “нет пользы”, — пишет в связи с этим культуролог Михаил Эпштейн, — переходит в жизнеутверждение “нет ничего лучшего, как”. Это вовсе не противоречие, а глубочайшая правда веры как сомнения, как отрицания положительного знания. Человек не знает, для чего ему посланы его труды, но именно поэтому он знает, что ничего другого, ничего лучшего ему не дано. Этим предвосхищается знаменитое “верую, потому что абсурдно”, приписываемое Тертуллиану. Мысль Екклесиаста, как впоследствии мысль Тертуллиана, Дионисия Ареопагита и Сёрена Кьеркегора, движется <…> от абсурда и отчаяния — к надежде, от суеты и томления духа — к вере».
Когда человек, с такой ясностью сознающий тщетность всех своих усилий, полностью принимает волю Божью, рождается, по выражению того же Михаила Эпштейна, «позиция веселого и деятельного пессимизма». Это жизнь — вопреки ее абсолютной бессмысленности — с абсолютным упованием на Бога. Иного человеку не дано.
В этом, если угодно, вся «каноничность» Книги Екклесиаста. Вера безосновательна, подсказывает нам автор. Она питается не формальным исполнением обрядов «по расписанию», а простотой хождения перед Богом — вот лаконичный и при этом бесконечно глубокий призыв к ветхозаветному человеку. И христианское мировидение — такой же радостный и деятельный пессимизм.
Верующий знает: Царство Небесное на земле неосуществимо — в Церковь никогда не войдут все населяющие ее народы, к ней всегда будет прислушиваться меньшинство, а всеобщая справедливость возможна только в утопических грезах. Христианский пессимизм — это трезвый, очищенный от иллюзий взгляд на мир.
Но в то же время он радостный, более того, деятельный, потому что все, что дано человеку в этой жизни, — от Бога, а Его благодать изливается на верующего просто так, помимо его мнимых или действительных заслуг. И значит, христианин не имеет права опускать руки. Он знает, что в суете и мимолетности земного существования всегда присутствует перспектива вечности и подняться над усталостью и рутиной быта, подобно Екклесиасту, можно — если помнить о том, что только в Боге обретаются покой и счастье. Такая вот нехитрая формула.
Вспоминаются слова блаженного Августина, сказанные им уже после Боговоплощения: «Не знает покоя сердце наше, пока не упокоится в Тебе».
Все суета сует: как не сойти с ума от этой мысли?
Читаем Екклесиаста вместе с американским священником
Протоиерей Стивен Фриман — настоятель храма святой Анны в городе Оук Ридж, штат Теннесси, США, создатель популярного православного блога Glory To God For All Things («Слава Богу за все»).
Песня Пита Сигера (американский фолк-певец (1919–2014). — Ред.) «Как было — так и будет…» (To Everything There Is a Season) была очень популярна в Америке в 60-е годы. Она стала гимном Peace Movement (движение, которое выступало против войны во Вьетнаме. — Ред.). А после того как в 1965 году ее исполнила рок-группа The Byrds, она стала мировых хитом.
Удивительно, но кроме «turn, turn, turn» («вновь, вновь, вновь») и двух заключительных строк, все остальные слова этой песни прямо позаимствованы из Книги Екклесиаста (3:1–8) — настолько созвучны оказались ее смыслы настроениям того времени:
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Эта самоочевидность вообще характерна для Книги Екклесиаста, которая относится к жанру библейских учительных книг. Мудрость, которая в них открывается, не несет в себе ничего сверхъественного. Наоборот, она открывает человеку то, что он и сам должен был бы видеть и понимать, но по каким-то причинам не видит и не понимает.
На первый взгляд кажется, что широко растиражированная фраза Екклесиаста: «Всё — суета сует и томление духа» — это крик отчаяния, вырвавшийся у человека, который абсолютно во всем разочаровался. Но такая интерпретация в корне неверна. Многие евангельские изречения, совершенно чуждые какому бы то ни было пессимизму, пропитаны духом именно этой книги.
Да, наша жизнь наполнена делами и событиями, постоянной тревогой, страхом перед будущим. Но Книга Екклесиаста напоминает нам, что все наши проблемы и тревоги на самом деле не имеют никакой ценности: в тот день, когда мы умрем, в мире все останется прежним. Что же тогда вечно и незыблемо, на что человек может по-настоящему опереться? Тот, кто нашел ответ на этот вопрос, следует истинным путем мудрости, говорит Екклесиаст. И путь этот — в Богочеловеке.
Помните, что Христос ответил на жалобу Марфы, что ее сестра Мария не помогает ей в хлопотах по хозяйству? Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее (Лк 10:41–42). Работать по дому нужно будет и завтра, и послезавтра, а Христос скоро покинет их, и значит, в этот момент важно только одно — быть с Ним. Разве то, что Он — Сам Богочеловек! — сейчас с ними, не заслоняет собой все остальное, не является уже бесконечным счастьем? И потому Иисус не позволяет Марфе навредить тому, что бесценно и не соизмеримо ни с какими другими земными благами, — душе Марии.
И Книга Екклесиаста — одно большое упражнение, которое учит человека видеть то, что ему по-настоящему необходимо, правильно расставлять приоритеты. Ведь все, что кажется нам важным — работа, здоровье, красота, веселье, власть, — временно и призрачно.
Очень важно впитать эту мысль Екклесиаста, потому что мир, в котором мы живем, пропитан соблазнительными, но глубоко ложными идеями. Современный человек, надменно полагаясь только на свои силы, вообразил, что способен изменить этот мир к лучшему, что технологии и научное знание приближают «светлое» будущее. И хотя во времена Екклесиаста люди вряд ли с таким же воодушевлением относились к науке, им было свойственно такое же высокомерие.
Есть у Екклесиаста одно туманное высказывание, которое проясняется только в контексте Нового Завета:
Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим (9:2–3).
Христос говорил, что Бог повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми (Мф 5:45) и что Он благ и к неблагодарным и злым (Лк 6:35). С одной стороны, эти слова лишают надежды тех, кто, совершая добрые дела, думают, что гарантированно получат ровно столько же добра в ответ. С другой стороны, именно потому мы и должны быть добры и великодушны к каждому — даже к злодеям! — что призваны быть совершенными, как Отец Небесный, который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми. В жизни со Христом именно то, что кажется Екклесиасту «худым», становится путем к обóжению.
И предел всякой мудрости, говорит нам, христианам, ветхозаветный автор, — это смиренная память об этом и исполнение Божьих заповедей исключительно из любви к Нему, а не ради ожидаемой награды. Это и есть хождение перед Богом. А без Него даже самые великие добрые дела — суета и несут человеку лишь уныние и усталость. Перед лицом беспощадной и равнодушной смерти остается только то, что было изначально укоренено в вечном.
А на все, что мы оставим здесь, на земле, Екклесиаст учит смотреть с юмором. Мой любимый отрывок — в самой последней главе его книги — особенно актуален для тех, кто много пишет или читает: А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела (12:12). Каждый раз, когда я читаю эти строки, мне сквозь века улыбается загадочный автор, пожалуй, самой отрезвляющей во всей мировой литературе книги.
Иллюстрации Наталии Кондратовой
Свт. Иоанн Златоуст
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Что такое суета ума? Занятие суетными предметами. А что суетно, как не все настоящее, о чем говорит Екклесиаст: суета сует – все суета! (Еккл. 1:2)? Но скажет кто-нибудь: если [то или другое] суетно и ведет к суете, то для чего же оно существует? Если при том это – дело Божье, то как же оно может быть суетно? И много возражений касательно этого предмета. Но послушай, возлюбленный! Не дела Божии назвал [Екклесиаст] суетными – нет; не небо суетно, не земля суетна – нет; не солнце, не луна, не звезды, не тело наше. Все это – хорошо весьма (Быт. 1:31). Что же суетно? Послушаем, что говорит сам Екклесиаст: …посадил себе виноградники, сделал себе водоемы, приобрел себе крупного и мелкого скота, собрал себе серебра и золота, завел у себя певцов и певиц, и вот, все – суета и томление духа (Еккл. 2:4-8, 11).
Гомилии на Послание Ефесянам.
Свт. Григорий Нисский
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Под словом: «суетное» разумеется, что неосуществимо, имеет бытие в одном словесном произношении, вместе же с означением имени не появляется состоявшаяся вещь, но бывает какой-то праздный, ничего не содержащий в себе звук, в виде какого-либо речения, случайно произносимый по слогам, без значения поражающий слух, как например иные в шутку сочиняют имена, для которых нет и означаемого. Это один вид суеты. Суетою же другого вида называется бесполезность того, что делается с каким-то тщанием без всякой цели; таковы например детские здания на песке, метание стрел в звезды, старание уловить ветер, состязания в скорости бега с своею тенью, когда кто усиливается наступить на вершину своей тени. И если что иное сему подобное находим в делаемом нами напрасно, все это означается словом: «суета». Но в обычае называть нередко суетным и следующее: когда кто, имея в виду какую-либо цель, и рачительно, как чем-то полезным занимаясь, предлежащим делом, все приводит в действие, а потом, при встрече чего-либо противного, труд его оказывается бесполезным, тогда это самое, что рачительность осталась без всякого успеха, означается словом: «суетное». Ибо о подобном сему в обычае говорить: «напрасно я трудился, напрасно надеялся, напрасно прилагал много усилий». И чтобы не перечислять в подробности всех случаев, в которых употребляется слово: «суета» в собственном его смысле, в немногих словах определим понятие сего речения: суета есть или неимеющее мысли слово, или бесполезная вещь, или неосуществимый замысл, или неведущее к концу тщание, или вообще что либо не служащее ни к чему полезному.
Но если уразумели мы понятие суетного, то должно будет исследовать, что значит: «суета суетствий». И, может быть, удобнее будет для нас уразуметь искомое, если исследуем обычай Писания выражаться о представляемом в превосходной степени. Занятие чем-либо необходимым и полезным именуется в Писании «делом», занятие же чем либо высшим, всем тем, что относится к богослужению, как видно из истории, называется «делом дел» (Чис. 4:47); и выражением сим: «дело дел», как думаю, показывается, какое занятие относительно к нам в некоторой мере предпочтительнее других. Ибо какое отношение рачительности в делах к праздности вообще, такое же отношение и деятельности в занятиях высших и предпочтительнейших к прочим делам. Так об ином говорится в Писании: «святое», а об ином опять: «святое святых», потому что в равной мере, как святое по святыне выше не святого, так и святое святых представляется преизобилующим во святыне пред самым святым. Посему, что узнали мы о сем обычае писания — в отношении к лучшему таким образом означать усиление рассматриваемого понятия, разумея тоже и о выражении: «суета суетствий», не погрешим нимало. Писание сказует, что видимое в существах не просто суетно, но что ему в каком-то преизбытке принадлежит значение суеты; как если бы сказал кто: «это мертвее мертвого, бездушнее бездушного». Хотя сие сравнительное усиление в подобных понятиях и не имеет места, однако же выражается оно сим речением в уяснение превосходства означаемого. Посему, как есть дело дел и умопредставляемо святое святых, и сим выражается указание на превосходство в совершенстве; так и выражение: «суета суетствий» показывает крайнюю степень преизбытка суеты.
И никто да не подумает, будто бы сказанное служит осуждением твари. Ибо обвинение пало бы на Сотворшего все, если бы и все было суетою, и создателем сего оказался у нас Тот, Кто все привел в бытие из ничего. Но поелику состав человека двоякий, с телом соединяется душа; то и образ жизни делится соответственно каждой из усматриваемых в нас частей. Иная жизнь души и иная тела; одна смертна и временна, другая бесстрастна и негиблюща; и первая имеет в виду одно только настоящее, цель же последней простирается в непреходящее. Посему, так как велика разность между смертным и бессмертным, между временным и вечным, то слово Екклезиаста ведет к тому, что должно иметь в виду не эту чувственную жизнь, которая, в сравнении с жизнию истинною, есть какая-то недействительная и не состоятельная.
На книгу Екклесиаста.
См. также Толкование на Еккл. 1:1
Свт. Амвросий Медиоланский
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Так премудро Давид называет блаженным того, которому имя Господне
служит надеждой (Пс. 39:5; LXX)/ Ибо тот не смотрит на суеты и ложные мечтания, кто внутренними очами всегда созерцает Христа и, обратившись к нему, говорит: Отврати очи мои, чтобы не видеть суеты (Пс. 118:37). Суета – конское ристалище, ибо вовсе бесполезно; суета – театр и всякое зрелище. Все – суета, как Екклесиаст сказал обо всех вещах этого мира. Потому, кто хочет быть спасен, должен возвышаться над миром, беседовать с Богом, убегать от этого мира и удаляться от земли, ибо, не избегнув сего, нельзя постигнуть
истинного и сущего.
О бегстве от мира.
Прп. Петр Дамаскин
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
По причине сего пятого знания, называемого, по слову пророка, советом (Ср.: Ис. 11:2), человек познает, как сказано было в конце (слова) о блаженствах, естество и изменяемость чувственных творений, что они из земли и снова возвращаются в землю, по изречению Екклесиаста: суета суетствий и всяческая суета. И Дамаскин также: суета все человеческое, что не пребывает по смерти. Не пребывает богатство; не сопутствует слава; с приходом смерти это все истребляется. И еще: поистине суета все, а жизнь только тень и сон, ибо напрасно смущается всякий земнородный, как говорит Писание, когда мир приобретем, тогда вселимся в гроб, где — вместе — и цари и нищие!
Творения. Книга первая.
Прп. Нил Синайский
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Спрашивал ты меня, что такое значит «суета суетствий» (Еккл. 1:2)? Под именем суетного можно разуметь неосуществленное и имеющее бытие в одном произношении слова. «Суета суетствий», как сказал бы иной, и мертвого мертвеннее и неодушевленного неодушевленнее. И хотя в представленных нами примерах такое сравнительное преувеличение на самом дел не имеет места, однако же употребляется сие выражение для уяснения преизбытка того качества, о котором идет речь.
Письма на разные темы. Епископу Кирину.
Блж. Августин
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем
Вследствие этой сопряженной с грехом извращенности души и этого наказания, вся телесная природа сделалась тем, о чем говорится у
Соломона: … суета сует, – все суета! Что пользы человеку от всех трудов его? (Еккл. 1:2-3). Здесь недаром прибавлено слово сует, потому что без сует, которые к самым последним предметам стремятся как к самым первым, тело не будет суетой, а верным выражением своего рода красоты, хотя и последней. В самом деле, падшего человека посредством плотских органов отделила от единства Божьего множественность временных образов и своим меняющимся разнообразием
размножила его страсти. Так именно и произошло это тягостное изобилие
и эта, если так можно выразиться, преизобильная бедность, когда одно сменяет другое и ничего у человека не остается постоянным. С течением
времени от плода пшеницы, вина и елея своего (Пс. 4:8-9, LXX) он так оразнообразился, что и не находит уже самосущего, то есть неизменной и единственной Природы, следуя Которой он не заблуждался бы, а достигнув – не скорбел. Ибо он получит искупление и тела своего, которое уже не будет подвержено тлению. Ныне же тленное тело отягощает душу, и эта земная храмина подавляет многозаботливый ум, так как последняя красота тел разрешается в ряд преемственных явлений. Она потому и есть красота последняя, что не может объять собой всего, и в то время, как одни явления проходят и сменяются другими, они объединяют все временные формы в одну красоту.
Об истинной религии.
Итак, вот что должны делать богатые: не превозноситься в своем мнении и не в шатком богатстве полагать надежду, но в Боге живом, Который все для пользования предоставляет нам изобильно. Это они должны это делать; однако, что доступно им совершить посредством того, чем они обладают? Послушайте же, что: богатые должны богатеть добрыми делами, быть щедрыми [и общительными] (1 Тим. 6:18). Стало быть, если они имеют какой-либо достаток: почему же не делают? Тягостна бедность – пусть будут щедрыми, имея какой-либо достаток. Пусть будут общительны, то есть не забывают о смертных, равных своих. Пусть будут общительны – и соберут себе сокровище, доброе основание для будущего (1 Тим. 6:19). Апостол хочет сказать: «Ведь не потому говорю им быть щедрыми и общительными, что желаю, чтобы их ограбили, чтобы они были обобраны до нитки, чтобы они остались ни с чем. Я научаю их выгоде, когда обещаю, что они соберут себе сокровище, и конечно же, не желаю, чтобы они пребывали в нищете. Я говорю: пусть стяжают себе сокровище, а не потеряют; но указываю, в какую сторону они должны измениться. Пусть соберут себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни (1 Тим. 6:19). Ибо суета сует – все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Еккл. 1:2-3). Итак, следует сделать шаг к обладанию истинной жизнью, надлежит средства наши употребить для перемещения в место истинной жизни, чтобы обнаружили мы там то, что отдали здесь. Осуществит такую перемену Тот, Кто и нас переменяет.
Проповеди.
Если, в свою очередь, делать добрые дела ради людской похвалы – суета, то
сколь более суетно делать ради приобретения, приращения или удержания денег, или ради какой-либо иной выгоды времени сего, каковая извне к нам приходит? Ибо все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? (Еккл. 1:2-3). Вообще не должно нам наши добрые дела творить ради благополучия временного, но куда лучше – для того вечного, на которое мы уповаем, где будем мы наслаждаться непреложным благом, каковое будет нам от Бога; вернее же сказать, того блага, каким является для нас Сам Бог. Ведь если бы Божьи святые творили добрые дела ради временного довольствия, то никогда бы мученики Христа не исполнили благих дел.
Толкование Псалмов.
Блж. Иероним Стридонский
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Если все, что сотворил Бог, «добра зело», то каким образом все суета, и не только суета, но и суета сует? Как именем Песни Песней показывается, что это между всеми песнями превосходнейшая песнь, так и словом: «суета сует» обозначается великость суеты. Нечто подобное написано и в псалме: «обаче всяческая суета всяк человек живый» (Пс. 38:6). Если живой человек суета, то мертвый суета сует. В Исходе читаем, что лице Моисея настолько было прославлено, что сыны Израилевы не могли смотреть на него; но славу эту по сравнению с славою евангельскою, апостол Павел называет неславною: «ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу» (2 Кор. 3:10). Значит в подобном смысле можем и мы небо, землю, моря и все, что содержится в их пределах, признавать хотя добрым в себе, но, по сравнению с Богом, считать за ничто. Смотря на огонек светильника, я довольствуюсь его светом; но потом, когда взойдет солнце, не замечаю того, что издавало свет, и вижу, что от блеска солнца скрылись даже светила звездные. Подобно этому, смотря на мир и на широкое разнообразие предметов, я хотя и удивляюсь величию творений, но, размышляя, что все это проходит, и что мир стареется и имеет конец свой, и что один Бог всегда есть то, что был, я невольно вынужден не однажды, а дважды сказать: «суета сует и все суета». В Еврейском вместо суета сует стоит: abal аbalim, что, за исключением Семидесяти Толковников, все одинаково перевели: α’τμός α’τμίδων, или ατμών, что мы можем перевести «пар» дыма и легкий «ветерок», который скоро рассеивается. Этим словом показывается, следовательно, тленность и ничтожность всего существующего. Ибо все видимое временно, а невидимое вечно. Или: поелику тварь подчинена суете и воздыхает, болезнует и ожидает откровения славы чад Божиих, и поелику ныне отчасти уразумеваем и отчасти пророчествуем: то все суета, пока не придет совершенное.
Толкование на книгу Екклезиаст.
Ориген
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Прежде всего, посмотрим, какова та суета, которой покорилась тварь. Я думаю, что эта суета – не что иное, как тела, ибо, хотя тело святых и эфирно, но все же материально. Вот почему, мне кажется, и Соломон всякую телесную природу называет как бы тягостною в некотором роде и задерживающею силу духов; он говорит: Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета! (Еккл. 1:2). Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все – суета (Еккл. 1:14).
О началах.
Валериан
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Что есть суета, если не привязанность к богатствам и стремление к мирским удовольствиям. Это подтверждает и Соломон: …суета сует, – все суета! (Еккл. 1:2). Итак, никто, возлюбленные, пускай не надеется на суету мира сего, которая, очевидно, на зыбком основании. Служение суете есть временное и напрасное, а краса ее подобна дыму и ветру. А прелесть облика ее ты можешь увидеть в образе некоего виноградника, который, в начале лета выпустив цветы, не смог принести ожидаемого плода виноградного. Хотя суета слишком много порождает, она подвергается позору вечного бесплодия.
Гомилия.
Евагрий Понтийский
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Тем, кто вошли в духовную Церковь и изумляются от созерцания того,
что пришло в бытие, Писание говорит: «Не думайте, что это последний предел, сокрытый для вас в обетованиях». Ибо все эти вещи есть суета сует (Еккл. 1:2) в отношении познания самого Бога. Как лекарства тщетны в отношении конечного исцеления, так напрасны логосы
веков и миров после созерцания Святой Троицы.
Схолии на Екклесиаста.
Дидим Слепец
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Различные бывают виды суеты – одно является таковой в сильнейшей степени, другое нет.
Вопрос: Об одной и той же ли [суете говорит Соломон]?
Ответ: Об обеих: просто суете и сущей суете сует. И то, что есть в самой сильной степени суета, и меньшая суета – все суета по отношению к самой истине. И дитя новорожденное и отрок – несовершенны; мало того, что они несовершенны по отношению к юноше, они все несовершенны по отношению к взрослому мужу…
Вопрос: Не сказал ли он суета сует о видимом и чувственно воспринимаемом?
Ответ: Не сходным образом смотрят на солнце человек несведущий и ученый-звездочет. И астрономическое, и естественно-научное созерцание солнца весьма уступают [постижению] Бога невидимого и знанию, которое от Бога.
На книгу Екклесиаста.
Лопухин А.П.
Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета
Суета сует. Евр. hebel (от халдейского habal — дымиться, испаряться) значит: дым, пар, дыхание, в переносном смысле: ничтожество, бесполезная вещь, тленность, суетность. Этим именем называются языческие боги (Втор. 32:21; Иер. 14:22), как не приносящие никакой пользы человеку (Иер. 16:19), всякая бесполезная вещь, тщетное, напрасное действие (Ис. 30:7; 49:4), фантастические мысли (Пс. 93:11), безрадостная, скорбная жизнь (Иов. 7:16). Выражение «суета сует» указывает на высшую степень ничтожности, бесполезности. Ничтожным, по Екклезиасту, является все. Но в 3 и след. стихах это «все» ограничивается существующим и происходящим «под солн?