Аргументы в пользу объективного идеализма
Экзистенциализм, по-простому, это философия несводимости переживания собственной жизни к внешним умопостигаемым смыслам.
Наука, религия и искусство окружают нашу жизнь, но наше собственное интимное её переживание не исчерпывается ими, в нем есть нечто большее и оно неизбывно иррационально, оно принимается “вслепую”, по причинам, которые имеют значимость только внутри самого этого переживания жизни:
“Мало кто из нас слышит музыку, звучащую внутри – но каждый из нас под неё танцует”
Различается правый и левый экзистенциализм. И тот, и другой сосредотачиваются на изучении человеческого субъективного социального мира. Нет другого мира для нас, кроме того, который ограничен нашим субъективным человеческим видением – мы ничего не знаем за пределам себя.
“Объективное”(научное), так называемое – все равно наше субъективное, наше социальное, наш опыт, от этого никуда не уйти, нет другого “факта”, кроме “человеческого восприятия факта, который человек же сам для себя и создал”.
Левый экзистенциализм политически связан с либерализмом и социализмом(одно следует из другого) и определен Сартром не просто как констатация экзистенции, но и как прямо из неё следующие установки:
1. Так как человек не сводим к сумме того, что его составляет, он вынужден принять то, что у него нет признаков, помимо тех, которые он сам для себя своими действиями создаст, нет смысла жизни, кроме того, который он и создаст.
Человек – вне зависимости от обстоятельств – всегда свободен и ответственен.
- Будучи свободным и ответственным за себя, человек при этом всегда ограничен интерпретацией происходящего и не может гарантировать правильности своих действий, потому он тревожен и заброшен в бытие, где вынужден создавать свои смыслы, не веря в их наличие до него самого, и это неизбежно.
Правый экзистенциализм в политическом смысле тесно связан с философией правого политического спектра, с нацизмом, фашизмом и консерватизмом, с Хайдеггером и его интерпретацией смыслосозидания человека в его Бытии через Зов Бытия, который ограничен границами национального коллективного смысла, выраженного через язык.
Так, для него самого этим Зовом был призыв Гитлера к подлинному человеческому через снятие наносного, неподлинного, спекулятивного смысла, который самим Хайдеггером понимался как непоуорененный, чужеродный и ложный.
Физическим воплощением этого смысла было то, что Хайдеггр понимал как Мировое Жидовство, то есть вытеснение смысла , корневого для национального бытия человека, через вовлечение его в ложное ничто и захват его бытия еврейской ложью, экономическим спекуляциями, глобальным вытеснением того, что нужно на самом деле – тем, что только кажется таковым.
Бытийность нельзя разрушить, но можно лишить человека связи с самим собой и своими национальными смыслами через манипуляцию и то, что Хайдеггер в очень широком смысл понимал как Махинации.
Мир, построенный на них, перестает отвечать на собственные вызовы по существу.
Если очень огрубить – то можно употребить современное слово “зомби”(Хайдеггер на момент написания Бытия и Времени его не знал, но искал способ выразить нечто бесконечно тонкое, не употребляя неточных слов типа “мёртвое живое”, “ненастоящее настоящее”, потому что дело совсем не в этом) для описания бытия, которое вовлечено в неподлинное через махинации Мирового Жидовства. Только даже не по отношению к человеку, а вообще ко всему “миру человека”.Внешнее сохраняется, но при этом смысл словно бы “пропадает”.
Евреи, как народ, сам по себе неукорененный в бытии, могут сущствовать толко через махинации, паразитируя на подлинном.
Соответственно, по Хайдеггеру, нет никакого уничтожения того, что не существует, то есть существ-махинаторов(не-существ, не-органичных, не-Бытия-относительно-времени).
Ещё проще: посмотрите фильм “Матрица”, это левый экзистенциализм в попсовой форме.
Правый экзистенциализм – это тоже про “Выйти из матрицы и осознать, что ты раб”, но при этом Матрица – это евреи(хотя точнее – жиды, а ещё точнее – Жидовство как сущность), а ты – национально укорененный в бытии Нео, которого сосут через подмену понятий в христианстве и эксплуатационную экономику.
Правые и левые экзистенциалисты друг с другом поэтому жестко трутся.
Для первых – левые экзистенциалисты жертвы Жидоматрицы(христианство, Маркс, Энгельс и их учитель Мозес Гесс), а задача – освободиться к подлинному через зов национального.
Гуманизм должен быть переосмыслен через переопределение того, кто считается человеком, а кто только под него подделывается, отделить Нео от Агентов Смитов
Для левых – правые реакционеры, и они должны выйти из национальной матрицы к универсальной через классовую и гуманистическую, отбросить ложную надстройку и критически преосмыслить мир через конфликт бытийных ценностей.
Гуманизм надо переопределить через универсальное человеческое переходное:
Сартр:
“…невозможно найти универсальную сущность, которая была бы человеческой природой,….(но)
все же существует некая общность условий человеческого существования. Не случайно современные мыслители чаще говорят об условиях человеческого существования, чем о человеческой природе. Под ними они понимают, с большей или меньшей степенью ясности, совокупность априорных пределов, которые очерчивают фундаментальную ситуацию человека в универсуме. Исторические ситуации меняются: человек может родиться рабом в языческом обществе, феодальным сеньором или пролетарием. Не изменяется лишь необходимость для него быть в мире, быть в нем за работой, быть в нем среди других и быть в нем смертным. Пределы не субъективны и не объективны, скорее, они имеют объективную и субъективную стороны. Объективны они потому, что встречаются повсюду и повсюду могут быть опознаны. Субъективны потому, что переживаемы, они ничего не представляют собой, если не пережиты человеком, который свободно определяет себя в своём существовании по отношению к ним. И хотя проекты могут быть различными, ни один мне не чужд, потому что все они представляют собой попытку преодолеть пределы, или раздвинуть их, или не признать их, или приспособиться к ним. Следовательно, всякий проект, каким бы индивидуальным он ни был, обладает универсальной значимостью. Любой проект, будь то проект китайца, индейца или негра, может быть понят европейцем. Может быть понят — это значит, что европеец 1945 года может точно так же идти от постигнутой им ситуации к её пределам, что он может воссоздать в себе проект китайца, индейца или африканца. Любой проект универсален в том смысле, что понятен каждому. Это не означает, что данный проект определяет человека раз навсегда, а только то, что он может быть воспроизведён.
Всегда можно понять идиота, ребёнка, дикаря или иностранца, достаточно иметь необходимые сведения.
В этом смысле мы можем говорить о всеобщности человека, которая, однако, не дана заранее, но постоянно созидается.
Выбирая себя, я созидаю всеобщее. Я созидаю его, понимая проект любого другого человека, к какой бы эпохе он ни принадлежал.
Эта абсолютность выбора не ликвидирует относительности каждой отдельной эпохи. Экзистенциализм и хочет показать эту связь между абсолютным характером свободного действия, посредством которого каждый человек реализует себя, реализуя в то же время определённый тип человечества, — действия, понятного любой эпохе и любому человеку, и относительностью культуры, которая может явиться следствием такого выбора”
Определение 1
Идеализм – философское направление, которое, в противоположность материализму, предлагает свои методы познания, направленные на разрешение основных вопросов философии.
Последователи этого направления – идеалисты – утверждают, что физические объекты не могут существовать независимо от сознания.
Это доказывают два аргумента идеалистов:
- Эмпирический аргумент, который утверждает, что существование физических вещей возможно благодаря восприятию субъекта
- Метафизический. Основная идея этого аргумента заключается в том, что ни наука, ни эмпиризм не способны объяснить сознание познающего субъекта, так как они объективны по своей природе.
Характерные принципы идеализма
- Первичность духовного начала
- Отождествление мира с сознанием познающего субъекта
- Окружающий мир – проявление духовного бытия
Проблематика идеи первоначала зародилась в античной Греции. Что было первичнее, дух или материя. Однако понятия «материализм» и «идеализм», которыми мы привычно пользуемся в современной жизни, в том числе и при рассмотрении ранней античной философии, осмысляются на поздней ступени развития философской мысли. Полноценные представления о борьбе материализма и идеализма оформляются только в Новое время. Потом они как бы отражаются на прежнюю историю философии.
Готовые работы на аналогичную тему
Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту
Узнать стоимость
Замечание 1
В обиход термин идеализм ввёл Г. Лейбниц. Он – убеждённый идеалист и противник материализма. По Лейбницу универсальность и единство мира возможно познать не через материю, а исключительно через дух. При этом духовное начало существует по своим особым законам, которые ставят дух выше изменений, происходящих в материи. Благодаря имматериальной субстанции универсум формируется в живое единство, которым управляет наисовершеннейший дух, Бог. Таким образом, Лейбниц развивает общую теорию идеализма.
Различают субъектный и объектный идеализм.
Субъективный идеализм сопряжен с теорией познания и представлен такими мыслителями, как Д. Беркли в форме эмпиризма и И. Канта, в форме критического идеализма.
Объективный идеализм имеет начало в мифе и религии, но представлен в отрефлексированной форме философии. В этом типе идеализма материя рассматривалась не как продукт духовного мира, а как существующая наравне с духом субстанция, из которой творятся предметы. Таким образом, дух представляется как формообразователь.
Основоположником объективного идеализма условно можно считать Платона. Его главное наследие – учение об идеях.
Замечание 2
Идеи по Платону образуют постоянные представления о вещи, то, чем она должна быть. Начало сущего в понимании Платона лежит за пределами самого сущего. Мир идей был первичным по отношению к материальному миру.
Абсолютная идея – это идея блага. То, что придает вещам истинность, а человеку – возможность познавать – есть идея блага. Во всем учении Платона, определяющим и центральным понятием является идея «блага» как высшая в иерархии идей, и эта идея выступает основанием всех метафизических вопросов. Платон предлагает нам такое бытие, которое предоставлено, организовано идеями и сконструировано ими. Смешанный и гармоничный вид бытия, на котором настаивает Платон, объясняется фактами и данностями идеального характера
На этом основании из платоновской философии в обиход культуры и философии вошло не только понятие идеи, но, так же, и понятие идеала. И в первую очередь Платон идеализирует познавательную деятельность человека. Его гносеология обращена на усмотрение перспективы движения к совершенству. Сущность человека, согласно этому учению, заключается в безостановочном устремлении к познанию совершенства бытия, своего собственного совершенства, своего идеала, и тем самым к самоусовершенствованию. Философия, по Платону, начинается с удивления, а держится и питается любовью к идеалу и к любому объекту мысли как к возможности идеала.
В процессе изучения идеализма множество умов сталкивалось с неразрешимой и парадоксальной проблемой: если мир есть продукт саморазвития идеи, то что есть идея и откуда она берёт своё начало. Появляется угроза уйти в бесконечность рассуждений над этим вопросом. Объективный идеализм, который первоначально основывался как раз на представлении о существовании мира вне зависимости от познающего субъекта, то есть как само собой разумеющееся, не осознавал наличие свой слабости. Только в $ХVII$ веке философская мысль смогла подвергнуть эту установку сомнению. А с $XVIII$ века стали применяться попытки вывести идею из чистого бытия (Шеллинг, Гегель).
Объективный идеализм начинает трансформироваться в субъективный идеализм, последователи которого признавали существование только своё сознание.
Очевидно, что концепция идеализма рождает острую полемику среди философов. Ни один уважающий себя ученый-философ не обошёл эту проблематику стороной, так как дело касается самого важного вопроса, вопроса о первоначале, способности познания и восприятия окружающего мира. Здесь можно отметить имена следующих философов, которые оставили значительный вклад в этом направлении: Д.Юм, И. Кант, представители абсолютного идеализма – Шеллинг и Гегель, Шопенгауэр.
В истории философии нет более такого воззрения, которое в точно такой же мере вызывало бы недоумение и откровенное непонимание, как именно идеализм. Стоит вам огорошить наивного человека обыденности, что мира нет и быть не может без свидетельствующего его сознания, как несчастный тут же заподозрит вас в сумасшествии, безо всяких околичностей и с апломбом заявив: «Не обольщайтесь! это вас, поймите, вас не было бы, не будь мира!» Наивный человек обыденности, полагающий реализм единственно возможным и заслуживающим к себе внимания воззрением, тем самым обходит самоочевидность сознания, в котором мир только и может существовать, ибо мир если и дается нам, то всегда и только опосредованно.
Думаю, нет ни малейшего затруднения в том, чтобы, вослед Картезию, этому великому галлу, показавшему нам, что удостоверение в факте самосознания автоматически удостоверяет в факте существования помимо чего бы то ни было внешнего – так вот, ни малейшего затруднения я не нахожу в том, чтобы, на картезианский манер, озвученное выше идеалистическое воззрение именовать субъективизмом, в противоположение воззрению реалистическому, которое и есть испокон века устоявшийся в философии (и, прежде всего, в обыденном сознании) объективизм. Чтобы всерьез, соблюдая при том искренность и честность в отношении себя самого, быть объективистом, подобает «перескочить» через отношение к себе самому, как субъекту, а это по определению в нашем случае означает либо сумасбродство, либо самоубийство, за наступлением коих нам будет уже совершенно безразлично, какую именно точку зрения занимать. Согласно устоявшейся шаблонной классификации, субъективизм или идеализм – это «субъективный идеализм». Но, постойте, если, как было показано выше, субъективная точка зрения необходимо есть точка зрения идеалистическая, то не тавтологию ли мы озвучиваем? Совершенно обратное касается «объективного идеализма», в котором следует находить не иначе как оксюморон – кричащее противоречие, «деревянное железо»: объективист не может быть идеалистом уже хотя бы потому, что держится за диаметрально противоположное идеализму воззрение. Обратитесь к наиболее прославленному в России ее прошлой эпохи философскому сочинению – «Материализму и эмпириокритицизму» Ленина. Там вы обнаружите, что материалисту «объективный идеалист» ближе «субъективного» на том простом основании, что «идеализм», занимающий объективную точку зрения, с неизбежностью заканчивает материализмом.
Итак, объективисту или реалисту, чтобы не показаться голословным, приходится буквально из кожи вон лезть, дабы наглядно удостовериться в собственном убеждении. Но какие же аргументы приводятся реалистом ради опровержения идеализма? Таких аргументов, если пристально всмотреться, всего три, и обстоятельное освидетельствование их несостоятельности вернее поможет нам утвердить идеалистическое воззрение, как единственно подобающее всякому, кто желает быть философом не только по названию, но и по призванию. Первый аргумент наиболее элементарен и принадлежит всякому грубому рассудку, полагающему, что достаточно любого мало-мальски обоснованного довода, чтобы показать неправоту оппонента. Этот аргумент сводится к тому, что, дескать, с устранением познающих существ мир, представляющийся нам таким неопровержимо достоверным и несомненно реальным, не только не прекратит своего существования, но и останется незыблемо на подобающем ему месте. Вся нелепость такового аргумента проистекает из того, что мир, воображаемый без познающих существ, преспокойно сохраняет свое существование так же, как если бы к нему подлежал взирающий на него наблюдатель, лишь в представлении того, кто озадачивает себя подобным допущением. Но молния среди ясного неба не так уж и очевидна, поэтому, дабы удостовериться во всей вздорности подобного допущения, надлежит как следует напрячь мозг, а таковую роскошь может себе позволить отнюдь не каждый сын человеческий. Стоит ли удивляться, что наивный реализм, единственно основательный лишь с точки зрения эмпирической науки, никак не требующей абстрактно-рефлективных обобщений философского характера, по сю пору составляет общее место наших заблуждений в качестве тех, кто по привычке именует себя «обществом» – досадный предрассудок, главенствующий по сю пору лишь потому, что легковерных среди людей всегда было на порядок больше.
Второй аргумент стоит признать куда более изящным и утонченным, а потому располагающим за собою правом на достойное существование. Суть его состоит в том, что и я, как познающее существо, подлежу себе подобному в качестве объекта, из чего следует, что с устранением меня не устраняется субъект, в сознании которого мир продолжится и дальше. Несмотря на всю серьезность этого аргумента, вполне-таки заслуживающего внимания, найти его неопровержимым не приходится возможным, ибо мне, дабы удостовериться в факте своего существования, вовсе необязательно прибегать к помощи другого, который в моих глазах всегда и только остается вещью среди вещей, между тем как я относительно себя предстаю в двояком качестве – во-первых, как познающее, а во-вторых, как познаваемое существо. Воздав должное серьезности вышеозначенного аргумента, нельзя не найти в нем очевидную подмену непосредственного опосредованным: как, в противном случае, Картезию, будучи однажды наглухо отрезанным от внешнего мира, было возможно усомниться в его реальности, если бы ему непосредственно давалось что-то еще, помимо его собственного сознания? Фактом того, что, кроме меня, устраняются все познающие существа, не устраняется субъект, данный непосредственно мне самому, между тем как другое познающее существо дается мне лишь опосредованно, как объект. Этого возражения вполне достаточно для того, чтобы удостовериться в несостоятельности вышеприведенного, пускай и убедительного, аргумента.
Что же касается третьего, наиболее популярного аргумента, основанного на апелляции к здравому смыслу, то здесь наиболее полно себя проявляет какой-то панический страх перед тем, чтобы признать, как нечто самоочевидное, что этот мир есть не больше, чем представление сознания. Как будет показано ниже, данный аргумент работает скорее против реализма и в пользу идеализма, пока же замечу, что единственное, на чем он основан, так это лишь причудливый штамп «солипсизма» – жупел, который если чем и может быть обоснован, так лишь предрассудочным намерением во что бы то ни стало дискредитировать субъективное воззрение и навсегда утвердить в своих правах объективизм, покоящийся на грезах непробужденного сознания. Принято считать, что идеализм будто бы абсолютно отрицает реальность внешнего мира, сводя ее к навязчивой видимости. Между тем, как это было убедительно показано великим Кантом, сводить мир к простой видимости – значит принимать явление, как представление сознания, за вещь саму по себе. Такой прием в «Критике чистого разума» приписывается, и справедливо приписывается, кенигсбергским гением «трансцендентальному реалисту, который разыгрывает из себя эмпирического идеалиста».
Идеалисту, в отличие от реалиста, не приходится доискиваться, каков мир сам по себе, поскольку реалист принимает исповедуемую им реальность внешнего мира только на веру, прекрасно отдавая себе отчет в том, что чувственный опыт по определению не может удостоверять в реальности мира самого по себе в силу его, чувственного опыта, неискоренимой субъективности – идеалист же принимает мир за чистую монету, а именно таким, каким он себя выдает посредством опыта, всецело определяющего его эмпирическую реальность, на которой лежит неизгладимая печать трансцендентальной идеальности, i.e., существуя лишь благодаря данности в опыте, мир, помимо оного, не существует и существовать не может. То обстоятельство, что в чувственном опыте или, говоря иначе, в ощущениях, нет ничего типического, а есть только специфическое, гложет реалиста, разрывает его сердце на части, вынуждая его доискиваться мира самого по себе, как якобы независимого ото всякого возможного опыта. Отсюда и основоположное заблуждение Канта, произвольно допустившего, наряду с миром, данным в опыте, или феноменом, такой мир, который был бы ноуменом. Именно по этой причине Кант весьма-таки неудачно именует ноумен «вещью самой по себе», принимая феномен не просто за явление как таковое, а за явление чего-то такого, чем бы и оказался мир сам по себе. К этому кантовскому заблуждению примыкает заблуждение Шопенгауэра, справедливо опознавшего, по аналогии с нами, наряду с миром как представлением, мир как волю, но сделавшего из этого ложный вывод, будто бы мир как воля и есть искомый Кантом мир сам по себе. Мой революционный принцип состоит в том, что кантовская «вещь сама по себе» должна быть мыслима не как объяснительный принцип всех явлений (во что она, собственно, и выродилась под рукой Канта и Шопенгауэра), но как непосредственное удостоверение в самоочевидности нашего бытия в качестве вещей самих по себе, в отличие от мира, который если и существует как воля и представление, то не сам по себе, а исключительно лишь для нас. Таков, пожалуй, единственный резон к спору о реальности внешнего мира.